«Анна-Мария Ламберт», — читаю я. И, не осознав до конца, перечитываю снова.
Анна-Мария Ламберт.
Моя прабабушка.
После первого приступа удивления такой поворот событий кажется мне вполне вероятным. Возможно, мама получила эту книжицу от бабушки и взяла ее с собой в замок. Почему же мама здесь жила?
Я перелистываю страницы. Может, между ними что-то спрятано, письмо или записка? Я ничего не нахожу, но обнаруживаю, что кто-то исписал небольшое свободное место на полях.
Буквы такие мелкие, что я не могу их прочесть в тусклом свете часовни, но то тут, то там я натыкаюсь на знакомое слово. Очевидно, это не почерк прабабушки. Если сравнить, как написано имя в экслибрисе и эти буквы, заметно существенное различие. Она писала шрифтом Зюттерлинга
[9]
.Неужели записи сделала мама?
Вдруг до моих ушей доносится какой-то шум, он пугает меня, потому что я не могу его распознать. Он исходит не от двери, а от алтаря. Сначала скрежет, а потом осторожные шаги. Шаги? Кто-то ступает нерешительно и скрытно, от этого у меня мурашки по спине. В кожу и мозг въелось воспоминание о камере. Неужели это было всего лишь сегодня утром? Я здесь наверху совершенно одна. Единственное, что сейчас могу сделать, — просто спрятаться между лавками.
Я лихорадочно пытаюсь подняться, боль от лодыжки ползет вверх по ноге. Хватаю ртом воздух.
Никаких шансов!
Я инстинктивно засовываю книгу сзади за пояс штанов. Потом смотрю на алтарь, из-за которого слышны приближающиеся шаги.
Шаг за шагом, шаг за шагом.
Убежать нет никакой возможности.
Хочется просто закрыть глаза ладонями, как маленькому ребенку. Я сползаю ниже по лавке и стараюсь стать невидимой.
Шаги стихают. Я практически не дышу.
— Эмма!
Я открываю глаза и шумно выдыхаю.
Перед алтарем Себастиан, он удивлен не меньше моего. Или нет, это неверно описывает ситуацию. Этот прекрасный ангел не удивлен, он выглядит так, словно упал прямиком из рая в ад. Словно он столкнулся с привидением. Вспоминаю, что я про него прочитала, и ужасно хочу убежать. Может, он всегда так выглядит, когда намеревается овладеть женщиной? Что он здесь забыл? Но потом я припоминаю, что говорила мне Николетта, — Себастиан вроде бы нашел в этой часовне записи о своих родственниках.
— Привет! — Он несколько раз сухо кашляет, но больше ничего не произносит. Медленно подходит ближе.
Мой взгляд падает на его руки, ищу глазами татуировку между большим и указательным пальцами, но не могу разглядеть. Но я и так знаю, что он довел девушку до самоубийства!
— Что ты здесь делаешь? — говорю я и напрасно ломаю голову, чего бы такого бесхитростного спросить. — Николетта рассказала мне о церковной книге. Хотел еще раз взглянуть на нее?
— Ее больше здесь нет. — Себастиан совершенно растерян, он стоит на месте и, кажется, даже не знает, что ответить. Он подыскивает слова, несколько раз мотает головой. Мне кажется, что он в состоянии шока. Может, он совершает какие-то ужасные вещи, пребывая в некоем трансе?
— Значит, остальные не посылали тебя сюда, так, что ли? — продолжаю невинно щебетать я. — Ты даже не знаешь, что произошло?
Он подходит ближе, нервно оглядываясь. Теперь он стоит почти напротив меня, но избегает смотреть в глаза. Может, он украл что-нибудь из часовни? Что-нибудь из алтаря или саму церковную книгу?
— Застукала меня. — Он поворачивает ладони кверху и старается сохранить самообладание. — Ну, так что же случилось?
— Я поранилась, — объясняю ему. — Когда мы с Филиппом бежали сюда наверх. — Я закусываю губу. Как же глупо сейчас рассказать именно Себастиану, что я не могу передвигаться.
Он склоняется над моей ногой, я внутренне готовлюсь отбиваться, подумываю, что бы мне использовать в качестве оружия, если он окажется слишком назойлив.
— Ого! — протягивает он и качает головой. Себастиан присаживается рядом на лавку, та скрипит под его весом. — Выглядит совсем нехорошо! — Он осторожно дотрагивается до опухшей лодыжки, на ней тем временем проявилась фиолетовая гематома. Вот теперь я могу разглядеть на руке татуировку в виде трех точек, о которой говорил Филипп.
— О, Господи! — шепчет он.
Думаю, с такими эмоциями он погорячился. Моя лодыжка выглядит не так катастрофично.
— Что за безумие! — Он трет лоб, словно у него болит голова или в душе происходит отчаянная борьба.
Я парализована страхом, затаила дыхание и настроилась на самый худший вариант развития событий. В этот миг распахивается дверь часовни.
— Эмма? С тобой все в порядке? — кричит Филипп с порога, и я ужасно рада слышать его голос. Его шлепающие шаги быстро приближаются. И чем ближе они подступают, тем сильнее меняется в лице Себастиан. Я замечаю, как он старается соорудить дружелюбное и удивленное выражение лица, но в глазах мерцает беспокойство, которое я не могу объяснить даже содержанием газетной вырезки.
Наконец передо мной вырастают София, Том и Филипп. Они выглядят так, словно только что вылезли из озера. Вода ручьями течет с их волос, одежда прилипла к телу, а под ногами образовались лужицы.
— Себастиан! Где ж ты был? — спрашивает Филипп. — Мы внизу весь замок обшарили, разыскивая тебя, Николетту и Беккера. Но там нет ни одной живой души. — Он упирает кулаки в бока и задиристо посматривает на Себастиана.
У того на лице появляется обезоруживающая улыбка, и если бы я не видела его всего несколько минут назад, то наверняка купилась бы.
— Так чего ж вы хотите, я же здесь. Беккер с Николеттой, вероятно, уехали после нашего собрания в соседнюю долину, во второй отборочный лагерь у Лохбилерского приюта. Кураторы лагеря должны регулярно сменяться.
— Эмма, как у тебя дела? — интересуется Филипп.
София протискивается ко мне на лавку и достает из рюкзака аптечку первой помощи.
— Я окончила курсы медицинской подготовки. Давайте, я попробую.
— Повезло, что у тебя обувь не на пуговицах, — шепчет мне Филипп, я как раз хочу ему подмигнуть, как вдруг меня осеняет мысль: откуда он это знает? До этого в саду у меня сложилось впечатление, что София не больно-то откровенничает о своих страхах.
— Думаю, выглядит намного хуже, чем есть на самом деле. — София осматривает лодыжку. — Как это произошло? — спрашивает она и испытывающе смотрит в глаза.
— Споткнулась на ровном месте, — фыркаю я, но замечаю, что она сомневается в правдивости моего ответа.