Чары колдуньи - читать онлайн книгу. Автор: Елизавета Дворецкая cтр.№ 39

Но скоро князю стало не до жены и детей. В Киев примчался гонец с давно ожидаемым известием: князь Мстислав закончил собирать полки и выдвинул их на полян. С ним было ополчение всего племени: около двух тысяч человек. Услышав об этом, поднятый с постели среди ночи Аскольд побледнел и стиснул зубы. Он не так чтобы испугался, но его потрясло то, что решительный миг наконец настал. Вот оно, началось! Еще несколько дней — и его судьба решится. Либо он победитель, повелитель двух могущественных приднепровских племен, либо… Об этом лучше не думать. Ведь последствия поражения его уже не будут касаться.

На рассвете он покинул Киев, уводя с собой ближнюю дружину и собранные полки, родовые и волостные ополчения во главе со своими старейшинами. Численностью его рать уступала деревлянской, но он надеялся на превосходство своего оружия: все же среди его людей многие имели хорошие варяжские мечи, козарские шеломы и брони. Заботило его только одно: успеть дать Мстиславу сражение до того, как подойдет русь и кривичи с верховий Днепра. Если он победит, то заставит остатки деревлян воевать на своей стороне, пообещав им за это послабление и прощение. А если погибнет — то русь возьмет Киев голыми руками, но что ему до того?

— Стравить бы как-нибудь русь с деревлянами, — мечтал воевода Хорт, его главный советчик. — Они бы друг другу бока мяли, а мы бы их обоих…

— Они могут сойтись только в Киеве, — качал головой Аскольд, — а в Киев я их не пущу. Я получил этот город и всю полянскую землю от моего отца, и кто-то другой возьмет его только после моей смерти.

— Ну, Перун да примет нас с честью! — И воевода сделал Перунов знак.

Он понимал, что отбиться от двух настолько сильных врагов поляне не смогут и по очереди — не хватит сил. Даже победоносная битва оставит их почти без войска, и не с чем будет встречать второго врага. Разве что сам Перун со своей облачной ратью прискачет. Но станет ли Небесный Воин беспокоиться ради князя, который, строго говоря, почитал богов не слишком усердно? Делал настолько мало, насколько вообще можно, чтобы не вызвать возмущение народа и не слететь со стола.

Вопреки всеобщим ожиданиям и обычаю, князь Аскольд не стал приносить жертвы Перуну перед началом похода. Когда старейшины и жрецы попытались напомнить ему об этом, он покачал головой:

— У нас нет времени. Сперва выбор жертвы, потом обряд, потом пир… потом похмелье! Нам нужно спешить. Я пообещал богу великую жертву, если он дарует мне победу, но сейчас нам лучше положиться на силу своего оружия.

Он и правда задумал великую жертву — но не такую, о какой могли бы подумать его соратники. Сам он молил о помощи совсем другого бога, о котором поляне еще почти ничего не знали. В случае победы он, Аскольд, сможет привести к истинному богу все свое непокорное стадо. И тогда больше не будет этих жертв, пиров, обрядов и никто не предложит ему валяться на грязной пашне, якобы наделяя землю плодородием… И на его строптивую жену никто уже не посмотрит как на богиню. Тогда он станет наконец единственным хозяином своей земли и своего собственного дома.

Поднявшись по Днепру, Аскольд выбрал широкий луг близ реки и здесь решил ждать Мстислава. Луг был давно скошен, скотину местные жители угнали подальше в лес при вести о приближении деревлянского войска, и только засохшие коровьи лепехи теперь темнели среди отавы. Пронзительно пахло речной свежестью и подвядшей травой. В зелени леса, окаймляющего луг, витал прохладой грибной дух, манил отдохнуть от полуденного зноя густой, свежий и сладкий воздух, хоть ешь его ложкой. Белые длинные облака покойно лежали на синеве небес, и вспоминались сказы о том, как мать Макошь раскладывает по небу свою тканину, моет рубахи и вешает на радугу… Не верилось, что не сегодня завтра здесь раздадутся боевые кличи и лязг железа, что тишину и стрекот кузнечиков разорвут вопли боли и ярости, что кровь рекой потечет на траву, что поздние цветы будут смяты мертвыми телами… Что среди этого тихого, душистого, ленивого, знойного мира вот-вот развернется кровавое пиршество богини Марены.

Выслав дозор выше по реке, Аскольд приказал войску отдыхать. Разложили костры, повесили котлы, стали варить кашу и жарить мясо. Князь велел не жалеть припасов: победим — возьмем у врага, проиграем — тем более не жалко. Поляне шли в бой веселые: этого давно ждали, все привыкли к мысли о близкой угрозе, истомились ожиданием, и теперь воям и воеводам было легче от мысли, что вот-вот все кончится. Аскольд прошелся по стану, приглядываясь, все ли ладно. У одного из костров мужики стояли кругом и притопывали, а в кругу двое плясали, будто состязаясь, кто ловчее и выносливее. Стуча деревянными ложками, присвистывая, подыгрывая на рожках, товарищи-братья подпевали:

Ты поди, моя коровушка, домой,

Пропади, моя головушка, долой!

Дедо-Ладо, калинка моя,

Красна ягода малинка моя!

Будто на свадьбу пришли, а не на рать. Этим все было нипочем, и Аскольд улыбнулся. Счастливы люди, готовые так легко расстаться с головой, коли судьба!

Всю ночь горели костры, и сам Аскольд почти не спал, постоянно обходя стан, проверяя дозоры. Возвращаясь в шатер, он ложился ненадолго на овчины, пахнущие сухой травой, но не мог заснуть, не мог даже закрыть глаза, думая об одном: вот-вот все решится. А потом снова выходил, удалялся за крайние дозоры и стоял под деревьями, прислушиваясь к тишине леса и реки, будто ждал знака от них — от судьбы и Бога.

При муже Дивляна не знала покоя, но когда он ушел с войском из Киева, ей не стало легче. Дом казался пустым, несмотря на присутствие челяди, дочери, которую она положила рядом с собой, и Елини Святославны, оставшейся ночевать у нее. Уже засыпая, Дивляна слышала, как старуха, сидя на краю лежанки, рассказывает что-то Предславе, чтобы та не дергала мать и дала ей поскорее заснуть.

Как всходило солнышко-то красное

Да на то небушко на ясное,

Ехал бог Перун на коне-огне

По крутым горам, по сырым борам,

По чистым полям, по сухим степям,

Ко широкому ко морюшку синему,

Ехал биться-ратоватися

Со Горынищем лютым змеищем…

Предслава притихла, натянула одеяло до носа, но Дивляне заснуть не удавалось. Стоило опустить веки, как перед ней открывалась гулкая пропасть, начинало казаться, что она падает, и княгиня поспешно поднимала ресницы, спасаясь из этой пропасти, и каждый раз сердце обрывалось от страха — а вдруг не успею выскочить? А вдруг и наяву вокруг будет та же чернота? Она не просто видела, но чувствовала и истобку, и весь княжий двор с постройками, и Гору, и все дворы на соседних вершинах, берег Днепра, саму реку, текущую с севера на юг, — и все это пространство тоже казалось ей пустым, несмотря на то что в нем было полно людей и животных. Оно было каким-то… проницаемым, и чудилось, что стоит закрыть глаза и отпустить душу на волю, как она кинется растекаться, словно вода, во все стороны сразу. Было очень страшно — останется ли ей хоть искра души? Когда-то Дивляна уже переживала нечто подобное, но тогда она была юной девушкой, а теперь у нее имелись дети, и особенно один из них, тот, что внутри, не давал ей растекаться. Ведь если она не вернется в тело, что будет с ним? И как скажется на нем то, что ей придется пережить? В Явном мире вокруг нее хватало опасностей, угрожающих им обоим, и она не могла подвергать своего ребенка риску еще и в Навьем мире.