Чары колдуньи - читать онлайн книгу. Автор: Елизавета Дворецкая cтр.№ 17

— Да ведь если мы теперь им Мстиславича живым отдадим, то на другой год Мстислав опять войной пойдет и все, что на сей раз уступит, назад отобьет, да еще и наше прихватит! — убеждал миролюбивых соплеменников воевода Хорт. — Коли повадится волк в овчарню, так не уймется, а деревлянские волки уже сколько веков полянам известны!

А Киев, несмотря на все эти тревожные ожидания, жил обычной жизнью. В теплое летнее время постоянно прибывали обозы из разных земель: от кривичей, радимичей, саваров, дреговичей и волынян, от уличей и тиверцев, от чехов, ляхов и еще каких-то западных племен, которые Дивляна до сих пор не научилась различать. Появлялись козары, даже греки. Нередко купцы являлись к ней на поклон, приносили подарки, прося о покровительстве. Многие хотели знать побольше о войне с деревлянами, слухи о которой уже разнеслись по свету. Но Дивляна ничего определенного сказать не могла. От самих деревлян никто не появлялся, а ведь князь Мстислав не мог не знать о судьбе своего сына. И эта тишина была недобрым знаком. Сейчас — весной, летом и осенью, — когда все силы брошены на полевые работы, воевать, конечно, никто не станет. Но раз Мстислав не прислал никакого посольства и не попытался решить дело миром, это означало только одно: после дня Рожаниц, как только снопы будут свезены в овины и обмолочены, он прикажет собирать войско и поведет его на Киев.

Нередко Дивляна сомневалась, правильно ли поступает, пытаясь вырвать из рук Аскольда его главное оружие. В юности она ради своей любви пошла наперекор собственному роду, теперь нарушает волю мужа, но уже ради любви чужой. Перечить и противиться мужу — большой проступок. Тем более для княгини, обязанной хранить лад и родовой закон не только в своей семье, но и в племени.

— Если Борислав сбежит, что изменится? — шепотом говорила она старой воеводше Елини, пытаясь разобраться. — И до него еще князь воевать хотел. И с ним, и без него будет рать. Воевода Хорт правду говорит: если на этот год князь за Борислава какие-то уступки купит, то на следующий год Мстислав все назад отобьет. А не отдадут княжича, погубят его или будут у себя держать — Мстислав придет за ним. Все равно рати не избежать! А так хоть парень жив останется. И Ведицу жалко, вон как девка убивается. Я тоже так убивалась… — Она опустила глаза. — Только мне не помог никто… Сделала я все как надо, вышла за того, кого отец указал, родовой закон исполнила… Да только Ладе не поглянулось, нет в моей семье согласия, и сколько я ни билась, не получается ничего. Пусть хоть у нее получится. Без бед никому не прожить, но с милым и беды переносить легче, чем как я…

— Не падай духом, горлинка! — Елинь Святославна ласково потрепала ее по плечу. — Может, еще взглянет на тебя Лада приветливо. Согласие тоже, бывает, дело наживное.

— Да где уж тут…

Дивляна все яснее понимала, что счастья в жизни ей не видать, и от этого делалось так страшно, что смотреть в будущее не хотелось. Аскольд обращался с ней все холоднее, делался все более равнодушным и чужим. Да и она, как ни старалась, не смогла вызвать в душе даже четверти тех ярких и горячих чувств, которые когда-то возникли сами собой, стоило ей лишь встретить Вольгу. Тогда любовь расцвела в душе, как весенний цветок, вспыхнула, как огонь, вопреки всем обстоятельствам, а теперь… Дивляна вспоминала предсвадебные приметы, не обещавшие счастья в семье, и понимала, что они оправдываются. Никак не получалось смириться с мыслью, что она должна прожить жизнь в несчастье. Она — Дивомила Домагостева дочь, красавица, которую дома, в Ладоге, все так любили… Неужели ее ждет участь нелюбимой, а то и заброшенной жены? Она не верила, не хотела верить, что это возможно. Вот родится у нее сын, и тогда Аскольд если не полюбит ее снова, то хотя бы будет вынужден больше считаться с матерью своего единственного настоящего наследника. К тому же Аскольд разгневал богов, напав на того, кто пришел к нему как гость. И исправив причиненное зло, она хоть частично искупит вину своего мужа.

В день перед полнолунием к воротам старой воеводши подошли два кола, груженные мешками. Званец привез припасы, нужные для скоро ожидаемых пиров в честь Ярилы, в том числе большую бочку меда. Людей, кроме хозяина-купца и двух холопов-возчиков, при поклаже не было, и Аскольдовы кмети легко пропустили их. Один даже снял пальцем застывшую каплю меда с щели под крышкой бочки, лизнул и зажмурился: хороший мед, вересковый! Вот когда те же колы выезжали обратно, кмети, как им и было приказано, осмотрели их со всем вниманием. Но осматривать было нечего: повозки ехали пустые, только валялось чуть-чуть соломы на дне, где не спрятаться и мыши, и оба холопа, старик с кривым боком и тощий прыщавый отрок, ничуть не походили на княжича Борислава. Никакого подвоха не было, и кмети сразу забыли об этом незначительном происшествии.

Старая хозяйка была дома одна, Ведица и Дивляна ночевали у себя на княжьем дворе. Темнело, все затихало. Смолк шум на Подоле, торговые гости разбрелись к своим лодьям и шатрам, раскинутым поблизости от товаров, только костры сторожей бросались в глаза, если смотреть сверху, с гор. Всходила полная луна, бросая дрожащие золотистые ковры на воду Днепра. Днепр, большой торговый путь, все более важный с каждым годом, вдруг стал дорогой не в греки или варяги, а на Ту Сторону, в Навь, ибо туда, на запад, в Закрадный мир, течет всякая река, большая и малая…

Весь вечер Дивляне и Ведице стоило большого труда вести себя как обычно. Ведица не выпускала из рук свою куколку и все шепталась с ней, а Дивляна шила, стараясь сохранять невозмутимый вид. Задолго до полуночи она легла спать, но не могла заснуть, невольно прислушиваясь к ночной тишине, хотя и понимала, что в такой дали не сможет расслышать никаких звуков со двора старой воеводши. Даже когда Аскольд пришел из гридницы, улегся рядом с женой, которая притворялась спящей, и сам заснул, она еще долго лежала без сна, пытаясь вообразить, что сейчас происходит на Щекавице.

Она думала, что придется ждать до утра, но вести пришли еще ночью. После полуночи поднялся переполох — кто-то прибежал и замолотил в ворота княжьего двора с такой силой, будто хотел возвестить о пожаре или набеге.

— Что там? — Дивляна вскинулась и толкнула Аскольда. — Исполох, будто русь… то есть козары пришли!

— Милко! — крикнул Аскольд. — Поди узнай!

Поднялась челядь, потом кто-то вбежал в истобку, где за занавеской спали князь и княгиня. Аскольд к этому времени уже откинул занавеску и сидел на лежанке, хмурясь и протирая глаза.

— Княже, княже! — вопил Вечерко, один из кметей, отряженных сторожить Борислава. Вслед за ним вбежал кто-то из челяди с факелом.

— Что такое? — Князь, в сорочке, соскочил с лежанки, чуть не сорвав занавеску. Он не ждал никаких добрых новостей, а полная луна и в нем вызывала неприятное тревожное чувство.

— Оборотень! — орал Вечерко, всклокоченный и в разорванном плаще, с вытаращенными глазами. — Оборотень он!

— Кто?

— Мстиславич! Оборотился! В волка перекинулся! Говоруху и Дрозда порвал, не знаю, живы ли! Сам я едва ушел! Оборотень! Говорил я, что оборотень он!

С полатей соскочила Ведица, в длинной белой рубашке и с растрепанной косой очень похожая на русалку.