Иов, или Осмеяние справедливости - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Хайнлайн cтр.№ 95

(Я сказал про себя: «Слушай, Марга, я это не выбирал. Тут всего одна кровать. Но кровать большая, а Пат вовсе не собирается ко мне прижиматься. Ты же не захотела бы, чтоб я вышвырнул ее отсюда, правда? Она очень славная, и мне не хотелось бы ранить ее чувства. Сейчас я выпью стаканчик и буду спать».)

Ну, сразу я не заснул. Пат вовсе не была настойчива, но очень охотно шла на сотрудничество. Я обнаружил, что одна часть моего мозга весьма интенсивно анализирует вопрос о том, что именно Пат может предложить (очень многое!), в то время как другая его часть объясняет Марге, что все это не серьезно, что я в эту девушку не влюблен, что я люблю ее — Маргу — и всегда буду любить… но я никак не мог уснуть и…

Потом мы немного поспали. Затем посмотрели программу голограмм, про которую Пат сказала, что она «довольно старомодная», и я узнал из этой программы такое, о чем я и не слыхивал, но тут же выяснилось, что Пат не только слыхала, но и может все показать и даже научить меня. Я умолк, чтобы объяснить Марге, что учусь для нашего общего с ней блага, после чего полностью отдался процессу обучения.

Потом мы опять подремали.

Прошло какое-то время, и Пат, потянувшись, похлопала меня по плечу.

— Повернись вот так, дорогой. Дай мне увидеть твое лицо. Так я и думала. Алек, я знаю, что ты несешь факел для своей возлюбленной. Вот почему я здесь — чтобы облегчить твою ношу. Но я ничего не смогу достигнуть, если ты тоже не будешь стараться. Что делала она для тебя такое, чего я не сделала или не смогла бы сделать? Может быть, она обладала этой легендарной левосторонней нарезкой? Или чем-то иным? Скажи, опиши мне. И я сделаю то же самое для тебя, или подделаю это, или добуду где-то на стороне. Пожалуйста, дорогой! Ты задеваешь мою профессиональную гордость.

— Да нет, ты все делаешь отлично. — Я погладил ее руку.

— Не уверена. Может быть, тебе нужно одновременно несколько девочек вроде меня, но отвечающих разным вкусам? Чтобы утонуть в девичьих буферах

— шоколадных, ванильных, клубничных, тутти-фрутти? Тутти-фрутти? Хм… может, ты хочешь «сандвич» а-ля Сан-Франциско? Или какую-нибудь другую особую забаву по образцам Содома и Гоморры? Есть у меня дружок из Беркли. Он… как бы это сказать… не совсем настоящий мужчина: у него весьма изысканное и игривое воображение. Мы с ним не раз отлично работали на пару. У него есть целый список ребят того же сорта. Он член обществ «Приспешники Эйлистера Кроули» и «Нероновы герои и ничтожества». Если хочешь поглядеть сцену свального греха, Дони и я можем представить ее в том виде, который тебе больше нравится, а Сан-Суси оркеструет его согласно твоим вкусам. Персидские сады, женское общежитие, турецкий гарем, барабаны джунглей с непристойными обрядами, женский монастырь… Монастырь… Я тебе говорила, чем я занималась при жизни?

— Я как-то не очень верю, что ты умерла.

— Конечно, умерла. Я же не бесовская подделка под женщину, я — человек. Уж не думаешь ли ты, что кто-то получит такую работу, как эта, не имея человеческого опыта? Нужно быть человеком до кончиков ногтей, чтобы доставить настоящее удовольствие своим мужским сородичам. Всякая болтовня насчет сексуальных сверхвозможностей всяких там суккубов [105] — главным образом их собственное хвастовство. Я была монахиней, Алек, с юности и до самой смерти, и большую часть времени тратила на обучение грамматике и арифметике детей, которые вовсе не желали учиться.

Вскоре я поняла, что мое призвание на самом деле не является призванием. А вот чего я не знала, так это как мне от него отделаться. Поэтому никуда и не ушла. Просто в тридцать лет я узнала, как невообразимо горька моя ошибка; моя сексуальность окончательно созрела к тому времени. Я хочу сказать, что ожесточилась, святой Алек, и с каждым днем делалась все хуже.

Самым худшим в моем положении оказалось не то, что я поддалась соблазну, а то, что у меня не было такой возможности. Будь она — я бы за нее тут же ухватилась. Как бы не так! Мой духовник, может быть, и взглянул бы на меня с похотью, если бы я была мальчишкой из его хора, а так — он иногда просто храпел, когда я ему исповедовалась. И не удивительно: мои грехи были скучны даже мне самой.

— А какие же у тебя были грехи?

— Плотские мечты, о большинстве которых я умалчивала на исповеди. А так как они не были отпущены, то прямиком шли в компьютер святого Петра. Богохульный блуд и адюльтер.

— Как?! Ну, Пат, у тебя и воображение!

— Ничего особенного, просто немного грубоватое. Ты ведь не знаешь, в каких тисках проводит свою жизнь монахиня. Она невеста Христова — это ее контракт. Так что даже мысль о радостях секса превращает ее в неверную жену самого что ни на есть низкого пошиба.

— Будь оно проклято! Пат, недавно на небесах я познакомился с двумя монахинями. Мне они показались вполне жизнерадостными тетками, особенно одна. И все же они попали на небеса.

— Никакого противоречия тут нет. Большинство монахинь исповедуются в грехах регулярно, и они им отпускаются. Затем, как правило, они умирают среди своих сестер, где к их услугам всегда есть духовник или капеллан. Так что им обеспечен обряд отпущения грехов, все грехи прощены, и они отправляются прямо на небеса, чистенькие, как мыло «Айвори».

А со мной было совсем иначе, — усмехнулась она, — меня за мои грехи наказали, и теперь я наслаждаюсь каждой минутой этого жестокого наказания. Я умерла девственницей в 1918 году во время пандемии гриппа. Умирали тогда массами, и очень быстро, так что, видимо, не оказалось священника, который успел бы прийти и указать мне путь на небеса. Так я и попала сюда. После первой тысячи лет обучения…

— Подожди-ка! Ты умерла в 1918 году?

— Великая эпидемия «испанки». Родилась в 1878 году, умерла же в 1918 в сорок лет. Ты, может быть, хочешь видеть меня сорокалетней? А то я могу!

— Нет, ты сейчас выглядишь отлично. Ты прекрасна.

— А то кто тебя знает. Некоторым мужчинам… тут, знаешь ли, множество таких… с эдиповым комплексом… но ни один из них не имел шансов получить это при жизни. Так вот, это один из моих самых простых методов доставлять удовольствие. Я просто тебя загипнотизирую, и ты сам сообщишь мне все необходимые данные. Затем я внешне и голосом становлюсь похожей на твою мамашу. Ну, и пахну точно так же, как она. Словом, все, все… за исключением того, что я доступна тебе в таких видах, в каких при жизни она была недоступна и другим. Я…

— Патти, моя мать мне совсем не нравилась.

— О! Неужели же это не сказалось на тебе в Судный день?

— Нет. Ведь такого в правилах нет. В Книге говорится, что ты должен чтить отца своего и мать свою. И ни единого слова о том, что ты обязан их любить. Я чтил их, как положено по протоколу. На моем столе всегда стоял ее портрет. Еженедельно писал ей письма. Звонил по телефону в день рождения. Навещал, когда позволяли мои служебные обязанности. Слушал ее вечные причитания и отвратительные сплетни о ее друзьях женского пола. Никогда ей не противоречил. Оплачивал больничные счета. Проводил до могилы. Но не плакал. Она меня не любила, и я ее не любил. Так что забудь о моей матери. Пат, я задал тебе вопрос, а ты сменила тему разговора.