— Ответственность за что? За уничтожение Земли Юрия Великого?
— Нет, за будущее уничтожение… И даже за уничтожения. А это… это целиком на моей совести…
Ладислав отхлебнул ещё виски, затем уронил на пол бутылку и вдруг горько зарыдал. По всей видимости, у него началась пьяная истерика.
— Как трогательно! — прокомментировал Морис. — Крокодиловы слёзы… Эрик, освободи меня. Клянусь, я убью этого мерзавца!
Но я не освободил Мориса, хотя соблазн натравить его на стремительно пьяневшего Ладислава был велик. Очень велик…
Ладислав с самого начала не собирался щадить космическую цивилизацию. Он ждал, когда я найду её, чтобы потом отдать на растерзание Домам, а взамен выпросить «прощение» для милой его сердцу Земли Юрия Великого. Меня же он всё это время водил за нос — а я, глупец, наивно полагал, что держу ситуацию под контролем!
Я решительно встал и вытащил из кресла рыдающего Ладислава. Он еле держался на ногах.
— Пошли, — сказал я.
— К-куда?
— Посмотрим на дело рук твоих.
— А может… может, не надо?
Не стерпев, я врезал по его пьяной физиономии.
— Надо. Обязательно.
…Я вернулся через два с половиной часа — уже без Ладислава. И тут моя память дала осечку. Сколько я ни напрягался, никак не мог вспомнить, чтó сказал в ответ на вопросительный взгляд Мориса.
Одно из двух. Либо:
«Надеюсь, Ладиславу не хватило ума оставить посмертное письмо».
Либо:
«Надеюсь, Ладислав не был так глуп, чтобы оставить посмертное письмо».
* * *
— Итак, Эрик из Света, — повторил председатель Звёздной Палаты с нотками нетерпения в голосе. — Что ты можешь сказать в своё оправдание?
В течение нескольких предшествующих минут я мучительно размышлял о том, откуда эти люди, кто бы они ни были, знают так непозволительно много о смерти Ладислава.
Проделки Хозяйки? Вряд ли. Судя по тому, что рассказывали о ней родные, это не в её духе. К тому же с того момента, как она прочла мои мысли, и до того, как меня схватили, прошло слишком мало времени, чтобы подготовить засаду. А засада была подготовлена заранее и хорошо продумана — классическая «мышеловка» с лежавшим без сознания Морисом в качестве приманки. И удар был точно рассчитан: перед тем как насторожиться и внутренне собраться, я на короткий миг растерялся и ослабил контроль — вот тогда меня и взяли. Операция прошла без сучка и задоринки.
Может быть, Ладислав оставил письмо? А если да, то кому? Не мифической же Звёздной Палате. Допустим, письмо прочли и заподозрили меня в убийстве Ладислава. Но в таком случае, зачем этот маскарад? Чтобы выудить признание? Глупо.
Тем не менее факт налицо — мне предъявлено обвинение. Кто эти люди, которые мнят себя моими судьями? Что им известно? Откуда? Как много?…
Вопросы, вопросы, вопросы… И все без ответа.
Решив, что в ногах правды нет, и вообще, наследнику престола не подобает стоять перед безликими самозванцами, я сел в кресло и небрежно закинул нога на ногу.
— Я не собираюсь оправдываться или опровергать ваши обвинения, — надменно произнёс я. Слава Митре, голос мой не дрогнул. — Ибо не признаю за вами право судить меня.
Не могу сказать наверняка, но, по-моему, председатель усмехнулся.
— Последнее нас меньше всего волнует, — ответил он, а остальные восемь человек дружно закивали в знак согласия с ним. — Сейчас ты целиком в нашей власти, а твоя участь в наших руках. Мы будем судить тебя вне зависимости от того, признаёшь ли ты за нами это право.
— Судить?! — фыркнул я. — Не смешите меня! Разве это суд? Давайте называть вещи своими именами — это судилище, это фарс. Вы прячете за масками свои лица, искажаете свои голоса… Вы просто насмешка над правосудием!
— Отнюдь, — спокойно возразил председатель. — Мы скрываем от тебя свои лица и искажаем голоса как раз по той причине, что вершим суд, а не устраиваем фарс. Наш суд тайный, но справедливый — мы можем осудить тебя, но можем и оправдать. На этот случай мы принимаем меры предосторожности, чтобы сохранить своё инкогнито. Теперь ты удовлетворён?
— Не совсем, — сказал я. — Ради чистого любопытства мне хотелось бы знать, кто из вас будет обвинять меня, а кто — отстаивать мою невиновность.
— Мы судьи, — последовал ответ. — Нам надлежит решить, виновен ты или нет. Мы вынесем коллективный вердикт на основании имеющихся у нас фактов. Разумеется, мы также учтём и то, что ты скажешь в свою защиту.
— Я не намерен оправдываться, — упрямо заявил я. — Так что вперёд, рассматривайте факты и выносите свой вердикт.
— Хорошо, — после короткой паузы произнёс председатель и повернул голову в сторону. — Свидетель, подойдите к суду.
Из темноты за спинами моих судей бесшумно возникла белая фигура. Она неторопливо обогнула полукруглый стол и остановилась у правого его края, повернувшись лицом к председателю и профилем ко мне.
Свидетель, как его назвали, (или свидетельница?) был одет в длинную бесформенную хламиду, идеально скрадывавшую фигуру и особенности походки. Лицо его скрывал такой же, как у остальных присутствующих, только белый, колпак с отверстиями для глаз и рта. Свидетель был среднего роста для мужчины и высокого для женщины — это, пожалуй, всё, что я смог определить. Ну, и ещё что он не хромал, не вилял бёдрами, не переваливался с ноги на ногу… да и то не наверняка.
— Я буду именовать вас просто свидетелем, — обратился к нему (или к ней) председатель, — поскольку вы единственный свидетель на этом процессе. Согласны?
— Да, ваша честь.
Как я и ожидал, голос свидетеля тоже был искажён и с равной вероятностью мог принадлежать как мужчине, так и женщине. Судопроизводство велось на моём родном языке (очевидно, это было одним из правил Звёздной Палаты), и по тому, как тщательно свидетель произнёс «Да, ваша честь», я сделал вывод, что он не из Дома Света, но определить акцент из-за искажений не представлялось возможным.
— Свидетель, — продолжал председатель. — Вы уже принесли присягу в соответствии с законами и обычаями вашего Дома. Подтвердите это в присутствии обвиняемого.
Быстрый взгляд в мою сторону:
— Да, я подтверждаю.
— Вы знакомы с обвиняемым?
— Я знаю, кто он. Это Эрик Пендрагон, сын короля Брендона, принц Света и наследник престола.
— Вы были знакомы с ныне покойным принцем Ладиславом из Даж-Дома?
— Я знал его.
— Вы видели их вместе?
— Да, ваша честь.
— Когда это было в последний раз?