Так и уснули — под монотонное стариково ворчанье и протяжное лягушачье кваканье.
Разбудили их оглушительный грохот и звуки, отдаленно напоминавшие конское ржание. Мимо людей пронеслась повозка, в которую был запряжен не кто иной, как их давний недруг — Тентогль.
В повозке восседал огромный жеребец черной масти. Грива наездника развевалась на ветру, тогда как жидкие волосенки Тентогля прилипли к черепу. Пот с него лил ручьем, но конь знай подгонял:
— Быстрей, йо-го-го! Быстрее, сказал!
— Не могу, — просипел щуплый аферист.
— Вопросы задавать ты можешь! Возить ты не можешь? Быстрее, сказал!
Конь кровожадно заржал. Испуганный Тентогль присел, потом взбрыкнул. В воздухе просвистел кнут. Несчастный мошенник пустился крупной рысью, потом перешел на галоп. Телега протестующе заскрипела, но тоже подчинилась и, надсадно скрипя, покатилась дальше.
Столб пыли, поднятый ими, накрыл наблюдателей, потом ринулся вслед удаляющейся телеге и скрылся за холмами.
— И что сие было? — после минутного молчания спросил отшельник.
— Сие был конь Тыгдынский, — в тон ему ответила Кваква. Она поискала глазами вокруг — несколько недоеденных с вечера комаров пытались взлететь, но не могли стряхнуть пыль с крылышек. Грязную пищу лягушка не любила. Поэтому она разочарованно вздохнула и закашлялась — пыль попала в рот, прилипла к языку.
Пыль была везде — она толстым ковром укрыла траву, осела на лица людей, забилась в нос, скрипела на зубах. Мужчины кашляли и плевались, пытаясь прочистить глотки.
Виновник пылевой бури уже скрылся, и только мелко дрожавшая земля да пыль говорили о том, что все это не приснилось.
— А почему Тыгдынский? — спросил Гуча, прислушиваясь к далекому грохоту.
— Он когда сам скачет, то копытами так стучит — «тыгдын, тыгдын», вот его и прозвали — Тыгдынский конь.
— И куда же Тыгдын так спешит? — поинтересовался любознательный ангел.
— На поединок. — Кваква была уроженкой этих мест и все знала.
— На какой? — уточнил Гуча.
— На загадочный.
— Ты можешь говорить по-человечески? — разозлился черт. — Что мне, клещами из тебя информацию вытягивать?
— Могу, — ответила лягушка и сказала: — Ква.
— Извини, погорячился. — Черт понял свою ошибку. Квакушка была девушкой с характером и терпеть не могла, когда на нее кричали. — Кто такой этот конь и что за поединок? Кто на этом коне скачет, и зачем Тентогль в телегу впрягся?
— Никто на нем не скачет, он сам норовит на ком-нибудь проехаться. Он ленивый, ножками не больно шевелить любит. — Царевна сменила гнев на милость и даже повернулась к собеседнику лицом. — А поединок действительно загадочный — тот, кто вызвал коня на бой, должен задать три вопроса. Если Тыгдын на них ответит, то смельчак должен какое-то время побыть конем. Как сейчас этот козлобородый вредитель.
— Тентогль, что ли?
— Ну не знаю, не представлена, — махнула лапкой лягушка.
— А почему вредитель?
— Потому что это он мальчишку надоумил наши платья сжечь! — гневно воскликнула лягушка. — На платья заклятие было наложено — их нельзя было ни снимать, ни стирать, ни рвать.
— И как же он их сжег? — удивился ангел. — Не снимая с вас?
— А так и сжег — прошептал что-то и все, одежда сгорела, только пепел на землю осыпался.
— И сколько же лет вы эти тряпки носили? — Самсон, пытавшийся хоть немного выбить пыль из своей одежды, сердито плюнул и отказался от своей бессмысленной затеи.
— Сорок.
— Сорок? Это получается, что… Мамочки, мне только двадцать семь… — Тут до вора дошло, что именно сказала лягушка, и он стал серым, как та пыль, которую он выбивал. — Сорок лет не мыться…
— Это мелочи, Самсонушка, — рассмеялся Гуча. — Привыкнешь! Так что у нас с конем?
— Как это? Куда ж он так несется?
— Я же сказала — на поединок.
— И много находится дураков?
— Каких дураков?
— Тех, что рискуют проверить этого эрудита на вшивость?
— Много, — ответила лягушка. — На моей памяти — третий.
— На вопросы, говоришь, отвечает… загадки отгадывает… — Черт почесал затылок и уверенно сказал:
— Аполлоша там!
— Ты думаешь? — В голосе отшельника звучало сомнение. Он, кряхтя, разминал кости, скрипевшие, точно пружины старого дивана. Ночь на жесткой земле не прошла для старика даром, настроение у него было отвратительное.
— Я кожей чувствую, что он там! Сердце мне подсказывает, что Аполлон сейчас с этой лошадью Тыгдынской озорничает! Вперед!
Он подхватил торбу и быстрым шагом, то и дело переходя на бег, пустился по дороге. Лягушка в три прыжка догнала его и попрыгала рядом.
Самсон пристроился за Кваквой, мысленно отметив, что у него образовалась дурная привычка держать зеленую невесту в поле зрения.
Ангел догнал друга и громким шепотом произнес:
— Куда так торопиться, мальчишка себя здесь как дома чувствует. Ну что с ним может случиться? Как бы сам кого не обидел, а мы из-за этого даже позавтракать не успели!
— Зеленая за всех отоварилась, — проворчал голодный жених, слушая урчание в желудке.
— А… может… поцелуешь ее? Ну что тебе, трудно?
— Бенедикт, ты ее язык видел?
— Видел.
— Так вот, я так целоваться не умею! У меня во рту столько места нет? — Самсон почувствовал отвращение. — И ведь это еще только разговор, а если…
— Но ведь придется, — сказал ангел.
— Как-нибудь отверчусь. — Рыжий махнул рукой и засвистел бодрый мотивчик, но на душе было не так спокойно, как он пытался показать.
Бенедикт вздохнул, но ничего не сказал. Он прислушался — Чингачгук и царевна вели очень интересную беседу.
— А с магическим камнем что? — спросил черт зеленую спутницу.
— А что с ним? Здоров. — У лягушки с утра было плохое настроение. Может, она грустила из-за холодности Самсона, а может, злилась из-за того, что черт отменил завтрак.
— Не сердись, — просительным тоном сказал Гуча, — расскажи по порядку. Мне тоже непросто! Магический камень, Тыгдынский конь, тролли, башня опять-таки непонятная. Когда мы по лестнице вверх лезли — думали, что в другое измерение выйдем, а оказались опять в Иномирье, только в Забытые землях. Я все думаю, как можно лезть вверх, а выйти снизу и немного вбок? Где ошибка? В сценарии этого не было. Куда делось параллельное измерение?
— Я уже говорила, что измерять надо было лучше, — ответила лягушка. — Что ты с меня требуешь? Я неграмотная.
— С башней все просто, — вмешался в разговор Бенедикт. — С миром тоже.