— Во сне.
— Я не ослышался: во сне?
— Да, вы не ослышались: во сне. И в этом сне Фелица, младшая из моих дочерей — та, слабоумная, — как будто вернулась из Рима и рассказала мне, что видела там Сикстинскую капеллу; и тогда я сказал себе: да ведь я тоже художник!
— Что же вы пишете, Жоакен? Натюрморты? Цветы? Баталии?
— Пещеры.
— То есть искушение Святого Антония?
— Нет! Я пишу на стенах пещер.
— Но, Жоакен, кто же тогда увидит ваши труды?
— Преисторики.
— Это французское слово мне незнакомо. Что оно означает?
— Я объясню вам позже. Скажите, нет ли у вас подходящего местечка в том же роде, где я мог бы поупражняться в живописи?
— Именно что есть — и как раз в моих владениях, — ответил граф Альтавива-и-Альтамира.
XVII
Выздоровев, Сидролен вновь занялся окрасочными работами.
Положив последний мазок, он отступил на пару шагов для лучшего обзора результатов своего труда. От этого обзора он получил некоторое удовлетворение; вот тут-то он и услыхал, как его окликают. Он обернулся. У тротуара стоял уаттомобиль с прицепом, чуть позади и сбоку виднелся другой уаттомобиль, буксирующий за собой закрытый фургон. Судя по номерным знакам, весь караван явился из провинции. Водитель первого уаттомобиля высунулся из него с вопросом:
— Извините, где тут туристическая турбаза для туристов?
— Это очень просто. Все прямо и прямо, примерно в пятистах метрах отсюда.
И Сидролен добавил:
— Знаете, в это время года она, наверное, уже закрыта.
— Поеду все же взгляну. Спасибо.
И водитель, втянув голову под свой панцирь, включил зажигание.
Но перед тем как отъехать, он крикнул Сидролену:
— А ведь я тоже художник!
Сидролен поглядел вслед машине с фургоном. Он подождал с четверть часика, а потом и двадцать минут, чтобы посмотреть, не вернется ли случайно этот караван, найдя туристическую турбазу для туристов закрытой. Прождав час и так никого и не увидев, Сидролен спустился по склону и пошел прибрать банку с краской и кисть. Лали чистила картошку. Сидролен спросил:
— Будете жарить?
— Нет, запеку картофель с сыром.
— Я предпочитаю жареный.
— А сегодня будет запеченный картофель с сыром.
— Ладно, — сказал Сидролен. И добавил:
— Пойду прогуляюсь. В сторону туристической турбазы для туристов. Туда еще народ едет.
— Интересно поглядеть.
— Так что, никак нельзя жареный?
— Ух, вот тиран! Ладно, будет вам жареный.
— Так, чтобы одни ломтики были мягонькие, а другие твердые, как древесная кора.
— А для меня, — сказала Лали, — среднее между тем и этим.
— А может, половину картошки запечь с сыром, а другую половину пожарить — одну так, другую эдак, а третью часть — среднее между тем и этим?
Лали не ответила.
— Ладно, — сказал Сидролен, — пойду погляжу, что там делается.
Туристическая турбаза для туристов почти опустела, но все же пока функционирует, хотя и довольно вяло. Сидролен не находит там того, что искал, — обнаруживает он это в ста метрах дальше. Обе машины с прицепом стоят вдоль тротуара; рядом, на тротуаре, толкуют о чем-то двое мужчин и две женщины. Сидролен подходит, потом минует эту маленькую группку; водитель головной машины не узнает его. Сидролен удаляется метров на пятьдесят, потом возвращается назад. Поравнявшись с той же группой, он обращается к человеку, что расспрашивал его о базе:
— Знаете, это вон там (жест). Она как будто еще открыта.
— Месье, — говорит тот, — я, по-моему, вашего мнения не спрашивал.
— Однако только что спрашивали, — парирует Сидролен, — и я еще не кончил вам его высказывать.
С этими словами Сидролен продолжает свой путь.
— Месье! — кричат сзади.
Он останавливается. Водитель догоняет его. Он говорит:
— Эти олухи… они не принимают нас из-за лошадей. Почему, скажите на милость, мои лошади не могут заниматься туризмом?
Сидролен не отвечает.
Тот переспрашивает:
— Вы согласны?
Сидролен отвечает:
— Мы с вами друг другу не представлены.
— Это верно.
Караванщик протягивает руку и представляется:
— Ож.
— Сидролен, — представляется Сидролен. Они пожимают друг другу руки. Ож добавляет:
— Как видите, я попросту. Если вы маляр, то я герцог.
— Я не маляр, — говорит Сидролен, — я арматор. Владею баржой и лодкой.
— Я вовсе не хотел вас обидеть, — говорит герцог. — Всякий труд почетен. Как я вас недавно информировал, я также в свое время имел дело с красками, что, в общем-то, неординарное занятие для герцога — герцога, участвовавшего в крестовых походах. Я даже специализировался по стенным росписям. Это занятие в вашем духе, если угодно.
— Угодно, — отзывается Сидролен.
— Пойдемте, я представлю вас своей дочери. Фелица, познакомься, это господин Сидролен.
— Бе-е-е! — отвечает Фелица.
— А это мой тренер и друг Прикармань. Виконт де Прикармань.
— Сидролен, — представляется Сидролен.
— И его мама.
— Привет! — говорит графиня де Прикармань.
— Лошадям я вас представлю как-нибудь в другой раз, — говорит герцог. — Ну ладно, теперь, когда лед тронулся и мы познакомились, — не близко, но вполне достаточно для того, чтобы наладить контакты в социальном плане, — контакты явно поверхностные, но, кто знает! — многообещающие и плодотворные как для одной стороны, так и для другой, сам пока не знаю, в какой области, — впрочем, вполне возможно, что вот в какой: месье Сидролен, не могли бы вы, являясь местным жителем, указать нам такую обитель, не слишком удаленную от центра города, где мои лошади, моя дочь, Прикармань, его мамаша и я могли бы сочетать туристические радости со столичными утехами?
Тут герцог повелительным жестом воспретил Сидролену отвечать незамедлительно.
— Откровенно говоря, — продолжил он, — я хоть и принадлежу к знатному роду, тем не менее являюсь провинциалом, как это явствует из моих номерных знаков. Я сельский помещик, дворянин во крестьянстве, так сказать, и потому предпочитаю свежий воздух всяким там ванным и туалетам городских отелей.
— Ваше право, — ответил Сидролен. — Что же до пожеланий, которые имели быть высказаны вами не далее как несколько секунд назад, я, признаться, не вижу, чем вам можно помочь. Здесь, в округе, есть конюшни, вы могли бы на время сдать туда ваших лошадей.