Тёма фехтовал в сторонке, отражая бамбуком выпады коренастого, широкоплечего, с толстенным носом на полосатом лице.
Юнгу не повезло — он не заметил в песке притаившегося дикаря, споткнулся об него, упав вниз лицом, тот навалился на него сверху, не давая вдохнуть, уселся на грудь, потными пальцами схватил за горло. Юнг перехватил руки, попытался разжать. Пальцы давили, не давали дышать, и вот уже поплыло у Юнга перед глазами припудренное песком лицо, черное в полосках, и жиденькая бороденка, и влажные белки глаз, и большие, плоские, точно раздавленные, губы.
Юнг ударил из последних сил ногой, надеясь достать губошлепа в голову.
Не дотянулся. Лицо над ним стало гаснуть.
Вдруг пальцы разжались, плоскогубый всплеснул руками, выкатил глаза и завалился набок. Юнг понял только, что может дышать саднящим горлом, выполз из-под него, толкнул в бок, наткнулся на торчащую из лоснящейся черной спины стрелу. Поискал глазами спасителя.
Катя стояла в дверном проеме, опустив бессильно лук, из которого только что выстрелила. Села на порог, лук бросила, лицо закрыла руками. Юнг благодарить не стал. Пусть человек в себя придет. Не каждый день все-таки аспирантки стрелы в спину дикарям выпускают.
Сражающиеся в песке подняли плотный столб пыли, в котором своих от чужих отличить было трудно.
Дикие дрались как уличная шпана, знакомая с одним только приемом — навалиться всем скопом, опрокинуть, затоптать. Визжа, бросались под ноги, наскакивали, висли на плечах, связывая руки. Били головой в живот, ослепляя, бросали горсть песка в глаза.
Крис легко уходил от дурацких бросков и жалких уловок, оказывался у нападавшего за спиной, одинаково ловко орудовал руками и ногами, удары наносил точные и болезненные.
Тартарен стоял как скала, и трое бросавшихся разбивались о него как волны, брызгая слюной.
Тёма со своим противником — рослым чернокожим парнем с бугристым от мускулов телом — бились сосредоточенно и молча. Тёма редко промахивался. Но и ему доставалось.
Опрокинутый Жариковым вывернулся, и теперь они гонялись друг за другом, настигая, обрабатывая головы кулаками.
Враг, конечно, должен был быть разбит. А вот за кем победа будет — неясно.
Дикие пришельцы обладали несколькими преимуществами, стоившими всех тренировок и техник, — неутомимостью, нечувствительностью к боли, полным отсутствием правил. Если бы смогли дотянуться, они откусили бы вам нос или ухо, не задумываясь.
Команда Криса, видя, что удары ее достигают цели, но противник после них поднимается снова и снова, почувствовала первые признаки утомления. И досады. И близкого раздражения. Битва зависла в точке перелома.
Пора было вводить резерв.
В резерве был только Юнг.
— Юнг! — крикнул Крис, взлетая в воздух и нанося сокрушительный удар ногой по голове, отчего нападавший кубарем покатился по песку, тут же вскочил и снова бросился на него. — Там! — отмахнулся он от наседавшего второго. И ткнул пальцем в троих, топтавшихся возле Тартарена.
Юнг двинулся медленно по кругу, прикидывая, с кем из троих сразиться. Выбрал юркого, стриженого мулата в чем-то вроде набедренной повязки, с черным амулетом на груди, бойкого и агрессивного. Хотел окликнуть его, чтобы не нападать со спины, но вместо этого страшно закричал, разбегаясь, согнувшись, сразу ударил плечом, потом костяшками кулака в лицо, потом ногой по колену, и дальше без остановки, не давая передышки, погнал его ударами к частоколу, а там, придавив ему локтем шею, с отвращением и гадливостью ткнул пальцем в острый, как сливовая косточка, кадык.
Похожий на пирата мулат, задохнувшись, схватился за шею. Юнг, не давая ему опомниться, развернул его, бросил грудью на частокол, подхватив снизу за ноги, толкнул вверх, и тот тяжело перевалился через бревенчатую стенку туда, откуда пришел.
Оглянувшись в поисках, куда исчез третий, наседавший на него, Тартарен изумленно разинул рот, вскрикнул что-то вроде «Ба!» поймал под мышку голову одного полосатого, второго ухватил сзади, как змею за шею, и, не давая им вырваться, поволок к забору.
Оставшиеся дикари побежали сами. Крис с Тёмой гнали их вдвоем.
Гена Жариков оглушительно свистел вслед избитому своему противнику, который, видя, что его компаньонов вышибают с этого «пляжа», подхватился, побежал сам к забору, одним махом перескочил через него и исчез.
Юнг оглядел поле битвы и увидел, что тот плоскогубый со стрелой в спине тоже смылся. Дикари — они живучие. Совесть Кати может спать спокойно. Хотел сказать ей, успокоить. Но Кате как раз сейчас было не до стрел в спине дикаря. За стенами сруба раздался ее пронзительный визг.
Увлеклись ребята ближним боем, позабыв, что защищают.
Катя так и сидела на пороге, бросив лук, с лицом, закрытым ладонями, тихо покачиваясь из стороны в сторону. Светка, далеко высунувшись в узкое окошко, жадно следила за битвой.
Обе и не думали оглянуться, посмотреть, что творится у них за спиной.
А там в окна просунули трое одинаково полосатые лица, боком-боком протискивали гладкие, как кремом для обуви начищенные, тела — вот-вот свалятся на песчаный пол, в два прыжка подскочат, захватят форт и женщин, продиктуют защитникам, оставшимся снаружи, свои условия.
Катя и оглянулась-то случайно, почувствовав как будто укол в спину, увидела, как, извиваясь, лезут изо всех окон, вспомнила мгновенно блеск хитина и сотни желтых мерзких лапок, обвивших ее пальцы, закричала по-девчоночьи длинно и тонко.
Ребята у частокола оглянулись на крик, увидели вскочившую с открытым ртом Катю в темноте дверного проема, чувствуя, что не успеть, увязая в песке, побежали к форту.
Медленно, ох как медленно.
— Беги, Катя, беги! — не понимая, что ее напугало, кричал Крис.
Катин крик внезапно оборвался, и она исчезла в темноте сруба, и оттуда из глубины донесся странный треск, пахнуло паленым, и надсадный вопль неузнаваемых голосов заставил бегущих удвоить усилия. Страшно кричали черные.
Светка, обернувшись вслед за Катей, бросила дурацкую рогатку и ненужный дротик, подскочила к очагу, выхватила пылающую головню, обжигаясь и не чувствуя боли, и трижды, азартно крича, ткнула в размалеванные рожи.
2
— Ну хорошо, а вы-то от чего бежа-али? — растягивая слова, протянула Катя.
Крис сделал вид, что только что ее заметил.
Они вдвоем, выйдя на разведку (что там вниз по течению — есть ли следы цивилизации?), прошагали под палящим солнцем часа полтора на границе леса и гор, устроили маленький привал, он лег на спину, руку закинул за голову, глаза прикрыл, а сам все наблюдал исподтишка за Катей, говоря размеренно и тихо, как будто объяснял ошибки сотруднице своего отдела, напутавшей в расчетах:
— Это все гены. Ген оседлости и ген бродяжничества. Рождается человек и сам не знает, что он — домашний. Предки его были собирателями и земледельцами. И ему хорошо в конторе, в кружочке «дом — работа». Ему хорошо. А другой с ума сходит от этого круга. Пьет, по бабам бегает, в казино ночи просиживает. В нем бродят гены охотника. От тихого быта и уюта он сходит с ума и чахнет. Тридцать лет назад люди бегали в тайгу и называли это романтикой. Но не все ведь бегали. Кому-то было очень уютно — на профсобрании как дома. Потому что одни — земледельцы, другие — охотники. Архетип. Генетическая память. Никакие компьютеры этого не изменят. Может быть, генная инженерия. Но это когда еще… Да и зачем?