Куколка (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Марсель Прево cтр.№ 4

«И потом, – подумал он, – мне больше нравится разбираться в счетах с глазу на глаз с умеющей держать себя двадцатитрехлетней девушкой, чем с этим животным Августином, от которого несло потом и трубкой».

Наконец граф признался себе, что гораздо дольше оспаривал бы мысль оставить Генриетту Дерэм в должности управляющего, если бы она была бы уродливой старой девой или если бы письмо было написано ее матерью.

Английские часы, помещенные в одном из углов кабинета, звонко пробили двенадцать. Виктор вошел с докладом, что автомобиль подан. Когда граф снова остался один, он написал следующее письмо, забавляясь преувеличенной вежливостью:

«Мадемуазель!

Умоляю Вас принять выражения моего горестного сочувствия постигшему Вас горю, которое лишило меня сотрудника, оцененного мною по достоинству. Если бы я был предупрежден вчера вечером, то, конечно, устроился бы так, чтобы присутствовать на печальной церемонии, в чем прошу уверить Вашу матушку, чтобы она извинила меня.

Ваше письмо самым решительным образом показывает мне, насколько мои интересы совпадают с Вашим желанием. Поэтому мне остается только поблагодарить Вас за желание оставить за собой бремя забот, с которым Вы с такой ловкостью справляетесь уже четыре года. Разумеется, я не вижу никакого основания уменьшать вознаграждение за управление, которое меняется только по имени.

Я найду возможность провести несколько дней в Фуршеттери в средине будущей недели. Если Вам будет возможно привести к этому времени счета в порядок, то я воспользуюсь своим пребыванием там, чтобы официально передать в Ваши руки обязанности по управлению.

Благоволите, сударыня, передать госпоже Дерэм и принять лично выражение моего сожаления и уважения.

Герсель»

– Вот и ладно, – бормотал граф, перечитывая письмо. – Если уж быть обворованным, так уж лучше женщиной, приятной на вид. Но мне было бы неприятно, если бы она приняла меня за болвана.

Он отправился позавтракать в клуб и провел остаток послеобеденного времени с двумя молодыми женщинами, которых обещал сводить на выставку английских портретов XVIII столетия. Они позабавили его наивностью своего снобизма.

«Эти лживые мещанки, – думал он, – хуже, чем самые тщеславные из нашего круга. Они дурно играют комедию аристократизма, и их неловкая игра подчеркивает в наших глазах наши собственные странности. Они – наши илоты».

Однако одна из них, мадам Фуше-Дегар, – родом левантинка, муж которой богатый коммерсант был главным образом известен, как коллекционер саксонского фарфора, – обладала и молодостью, и пикантностью, и известной шаловливостью ума, который заставлял ее время от времени издеваться над собственным снобизмом. Кроме того, она показалась графу интересной с полным отсутствием понятий о нравственности, которое выдавал ее разговор. Ни религии, ни философии – ничего: анархия. Случай довольно частый среди иностранцев, отравляемых Парижем. Герсель договорился увидеться с ней послезавтра, но вечером, ложась в постель и отдаваясь своим ежедневным размышлениям, он констатировал в себя с некоторых пор все усиливающееся желание скрыться из Парижа. В разговорах с самим собой он называл этот припадок отвращения: крах женщин. Это разрешалось внезапным путешествием – недели две в Италии, неделя в Голландии или просто – в период охот – несколькими днями чисто деревенской жизни в Фуршеттери, жизнью охотника и землевладельца, который видит только мужиков да оскотинившихся поселян.

Он порылся в своем календаре.

«Сегодня среда… В воскресенье скачки в Отейле. В будущий вторник праздник у Лассерад и я не могу не быть там, так как заставил пригласить эту крошку Фуше-Дегар, которая никого не будет знать там… Через неделю я уж могу лечь спать в Фуршеттери».

И он сладострастно отдался тоске по лесам Солоньи, по лугам, которые весна делает такими душистыми, по прудам, которые дремлют в камышах. Он сделает несколько выстрелов в парке, который был огорожен, убьет хоть кроликов… Он покружится на лошади по лесным дорогам Брюдана, сплошь усыпанными засохшими иглами. Наконец он развлечется в исследовании маленькой души, смущенной и мятежной, которую он угадывал в Генриетте Дерэм, своем новом управляющем.

Через неделю Жан де Герсель, в высоких сапогах, гетрах, солидном охотничьем костюме и фетровой шляпе, разговаривал со своим сторожем Денисом, сидя вместе с ним на берегу пруда в Тейльи. Это было на склоне великолепного мартовского, истинно весеннего дня: граф устроил кроликам такое побоище, что, наконец, устал смотреть, как кувыркаются среди папоротников и еловых шишек их белые спинки, и слушать однообразные возгласы Дениса: «Вот он! Господин граф может сказать, что не промахнулся». Теперь с папироской в зубах он смотрел на словно полинявшую перламутровую гладь пруда, вздувшегося от зимних дождей до того, что прибрежные тростники были затоплены почти до верха. Сосны и дубы средней величины окаймляли пруд темной рамкой. Из-за деревьев противоположного берега показались верхушки двух башен, украшенные цинковыми орнаментами. Граф скрутил папироску. Денис спросил и получил разрешение закурить свою трубку.

Это был худой и вместе с тем коренастый человек с лицом, сожженным солнцем и испещренным настолько глубокими морщинами, что они казались черными рубцами на коже. Длинные седые усы нависали слева и справа на, рот, в котором оставалось уже мало зубов. У него были карие проницательные, собачьи глаза. В разговоре ясно слышался мужицкий выговор. Герсель с удовольствием наслаждался бы в молчании печальным очарованием сумерек, спускавшихся на мрачный лес и неподвижный пруд. Но Денис был болтуном: впрочем он даже счел бы за недостаток уважения не занимать барина разговором.

– Видите, господин граф, как сверкают из-за дубов башни господина Бургена? Лучи заката ложатся прямо на цинк. Можно сказать – два фонаря.

Герсель знаком выразил одобрение.

– С тех пор как он похоронил старуху-мать, которая была, однако довольно-таки несносной, да выдал сестру замуж в Орлеан, этот молодой Бурген, должно быть, порядком-таки скучает там у себя. Славный он парень и, можно сказать, слишком хорошо воспитанный… настолько, что бросил учиться и предпочел водиться с окрестными господами. Конечно, сын бакалейщика из Ненга не может же завязать связи с людьми из общества… Сюда, Пуф!.. И молчать!

Пуф, большая белая собака с желтыми подпалинами, внезапно вскочившая и залаявшая на пруд, поворчала еще минутку и разлеглась затем на засохшей траве, положив нос на лапы и закрыв один глаз.

– Что ты за щуками, что ли, охотишься, чучело!.. – закричал ей Денис.

Генсель подумал: «Насколько простолюдины, как только начинают смотреть на себя, как на принадлежащих к большому дому, становятся нетерпимы к народу и начинают более нас самих заботиться о наших привилегиях. Прежний социальный строй зиждился на строгом договоре между малыми и великими. Теперь договор уничтожен. Вместо соединенных групп, составленных из единения малых с великими, теперь существует могущественный синдикат малых против великих. Денис – это исключение, потому что он отчасти живет моей жизнью, да и в общем охота дает нам равенство, как было прежде между феодалом и его солдатами».