Новый Макиавелли - читать онлайн книгу. Автор: Джонатан Пауэлл cтр.№ 8

Политические консультанты десятилетиями наблюдают этот процесс. Бернард Донохью, служивший советником у Гарольда Уилсона и Джима Каллагана, приводит душераздирающие сцены: чиновники с Даунинг-стрит, 10 не позволяют получившим назначение политикам пользоваться писчей бумагой с логотипом Даунинг-стрит, 10, а читать конфиденциальные записки разрешают лишь стоя за столом личного секретаря. Однажды Маргарет Тэтчер попыталась взять на должность главы администрации бизнесмена Дэвида Вольфсона (это было в 1979 году), так чиновники загнали его в комнатенку на чердаке. Бедняга почти не видел госпожу премьер-министра, ведь секретарь Кабинета очень умело уводил ее от главы администрации. Дэвид Вольфсон выдержал в этой должности всего несколько месяцев и уволился.

В главе XVIII своего знаменитого трактата Макиавелли советует новоявленному государю быть готовым «переменить направление, если события примут другой оборот или в другую сторону задует ветер фортуны». Что ж, справедливо, ведь ожидании новоявленных премьеров от должности обычно не оправдываются, а если и оправдываются, премьеры склонны возмущаться ужасным, по их мнению, положением вещей. Впрочем, политическим лидерам необходим план, если они хотят что-то изменить, а не понести урон от чужих интриг. Мы с Дэвидом Милибандом подсуетились загодя распланировать первые сто дней правления лейбористов и согласовать ключевые меры для внесения в Королевскую речь. У нас имелся ответ Робину Батлеру — собственные инструкции на первые дни.

Эти инструкции стоили нам немало сил — мы начали работать над ними еще за полгода до выборов. Политики — народ суеверный; они боятся искушать судьбу довыборным изложением планов своих свершений в случае прихода к власти. И на то есть уважительная причина: незачем электорату думать, будто политик еще его, электората, мнение не узнал, а уже «гоп» говорит. Мики Кантор, крупный политик-демократ, во время президентских выборов 1992 года составил для Билла Клинтона план транзитного периода, однако Клинтон на план даже не взглянул, а когда стал президентом, вовсе его выбросил. Тони Блэр в смысле суеверий — не исключение. Победа на выборах была его идеей-фикс, так что мы с Дэвидом разрабатывали план вдвоем. В течение шести месяцев, предшествовавших выборам, я встречался с Робином Батлером и обсуждал с ним, не имея на то санкций, какие пункты следует включить в правительственную программу. Робин об отсутствии санкций догадался и потребовал встречи с Тони Блэром у него дома, в Ислингтоне. Встреча состоялась 23 апреля, ровно за неделю до выборов. Робин предложил Тони опросный лист, но Тони листом не заинтересовался и в расплывчатой форме сообщил Робину, что согласен по всем пунктам. Робин затем вручил ему папку с правительственными инструкциями, однако у Тони не нашлось тогда времени прочесть их.

В числе идей, которые мы не могли обнародовать заранее, была следующая: сделать Банк Англии независимым в вопросах процентных ставок. Первым идея посетила Тони Блэра, еще когда он был спикером от оппозиции по финансовым вопросам. Вероятно, его вдохновило выступление Роя Дженкинса в дебатах в Палате общин в 80-х годах. Тони убедил Гордона Брауна в пользе этой реформы, и оба решили непременно провести ее, как только придут к власти. Тони, однако, выступал за обнародование идеи в ходе предвыборной кампании, а Гордон хотел сохранить ее в тайне вплоть до дня, следующего за победой лейбористов. Госчиновникам мы не могли ничего сообщить из боязни утечки информации.

Робин Батлер хотел, чтобы переход от правления консерваторов к правлению лейбористов совершился под его контролем, и устроил все в лучшем виде; однако его очень беспокоило, какую роль в правительстве будем играть мы с Алистером Кэмпбеллом. Батлер не сомневался в моем стремлении стать личным секретарем премьера, в то время как эта должность дается только госчиновникам высшего эшелона. На самом же деле у меня этого и в мыслях не было. Я хотел просто получить назначение и стать членом Парламента от лейбористов. Робина же преследовал призрак моего родного брата Чарльза, который целых восемь лет был личным секретарем Маргарет Тэтчер по делам внешней политики. Мой брат и Робин давным-давно знакомы, ибо сам Робин работал у Тэтчер личным секретарем, а затем секретарем Кабинета на Даунинг-стрит, 10. Когда у Чарльза истек обычный на Даунинг-стрит двухлетний срок службы, Робин попытался выжить его и заменить новым советником по внешним делам, но Тэтчер и слышать об этом не желала. Время шло, систематические попытки соблазнить Чарльза прелестями должности посла или просто изгнать с Даунинг-стрит проваливались одна за другой, поскольку Чарльз обрастал связями и в конце концов стал очень влиятельной персоной. И вот, извольте радоваться: на Даунинг-стрит, 10 появился еще один Пауэлл. Видимо, мы с братом снились Робину в страшных снах.

Через несколько месяцев после того как мы обосновались на Даунинг-стрит, 10, когда Алекс Аллан, личный секретарь Джона Мэйджора, пасший нас в течение переходного периода, собрался уезжать в Австралию (получил должность верховного комиссара), Робин предложил мне его место. «Вам, — сказал Робин, — придется уйти из лейбористской партии, но вы ведь и не политик в полном смысле слова, а я все улажу». Я отказался. Робин явно не сомневался, что я на эту должность глаз положил и целый план разработал; его домыслы вылились в серию газетных публикаций, согласно которым ваш покорный слуга имел амбицию узурпировать пост главы госчиновников. На самом деле, когда Алекс Аллан уехал в Австралию, должность его была передана Джону Холмсу, опытному личному секретарю по внешней политике.

Робин сказал, нам нужен специальный правительственный декрет, разрешающий Алистеру и мне давать советы госчиновникам. Вероятно, Робин полагал, что Тони Блэр захочет учредить новую должность, поэтому предложил сразу три должности со специальными полномочиями. Мы согласились, что идея недурна, хотя лично мне новая должность казалась совершенно бесполезной. В конце концов, премьерские ставленники на Даунинг-стрит десятилетиями давали советы госчиновникам; взять хоть недавние примеры — Сару Хогг и Нормана Блэквелла, работавших при Джоне Мэйджоре. Что до специального правительственного декрета, влияние его было раздуто прессой. Позднее он использовался в качестве политического рычага давления на Тони Блэра. Гордон Браун, став премьером, устроил целое шоу из аннулирования пресловутого декрета. Впоследствии Робин Батлер скромно признал, что декрет был ошибкой. В приступе порядочности он внял совету управленцев Кабинета: дескать, нынешнее положение советников по особым делам — явление аномальное. Согласно поправке, проведенной в жизнь при Гарольде Уилсоне, советники могут советовать, а не политикой заправлять. Вместо того чтобы соотнести теорию с практикой, в официальных кругах решили теорию защитить и сделать исключение для нас. Нелепо было предполагать, будто наша деятельность принципиально отличалась от деятельности, которую Эдвард Болле вел в Казначействе в качестве особого советника канцлера Казначейства Гордона Брауна, или от деятельности любого другого особого советника в любом другом департаменте Уайтхолла.

У Макиавелли читаем: «Эти невесть откуда взявшиеся властители, как все в природе, что нарождается и растет слишком скоро, не успевают пустить ни корней, ни ответвлений, почему и гибнут от первой же непогоды. Только тот, кто обладает истинной доблестью, при внезапном возвышении сумеет не упустить того, что фортуна сама вложила ему в руки» [13] . Мы старались учиться побыстрее. Наши «инструкции первого дня» со всей ясностью показывали, что политической машине нас не подмять. Мы тщательно распланировали свои действия; в частности, постарались, чтобы первый визит Тони Блэра за пределы Лондона был не куда-нибудь, а в Северную Ирландию. Тем самым мы продемонстрировали свои приоритеты в решении проблем. Впрочем, одна из символичных перемен, задавших тон новой непринужденности первых дней, была задумана и проведена в жизнь не нами. Пресса много распространялась о «решении новых лейбористов» — отменить правило, согласно которому министры на заседаниях Кабинета должны обращаться друг к другу не по имени, а по названию должности. В прессе это решение фигурировало как «Зовите меня Тони». Эта светлая мысль посетила не какого-нибудь партийного функционера или политтехнолога — она целиком и полностью принадлежала Алексу Аллану.