Паршивка - читать онлайн книгу. Автор: Рафаэль Муссафир cтр.№ 11

— Да… Но меня, наверное, больше нет в списке класса, а если это заметят, то надо мной будут смеяться…

— Что ты говоришь, Рашель?

— Потому что один раз, когда я сказала госпоже Даниель, что она забыла меня на перекличке, она мне ответила: «Не беспокойся, мадемуазель Рашель, я тебя видела, я знаю, что ты здесь…»

Наступила долгая пауза, и госпожа Требла перестала задавать мне вопросы. Я почувствовала, что у меня задрожал подбородок и запершило в горле, и я прикинулась, будто очень внимательно рассматриваю объявление за окном, на улице: «Автошкола Сен-Шарль». Госпожа Требла все ничего не говорила, а я читала… «Автошкола Сен-Шарль, занятия 20 часов, правила дорожного движения и вождение автомобиля 2800 франков… Автошкола Сен-Шарль, занятия 20 часов, правила дорожного движения и вождение автомобиля 2800 франков…» Еще там была мигающая вывеска «Аптека Сен-Шарль», с припиской внизу «гомеопатия»… Я заметила, что, когда тебе грустно или ты узнаешь плохую новость, жизнь вокруг не меняется. Как в тот день, когда умерла бабуля, я была на улице, дул ветер, и когда мне сказали, что бабуля умерла, ветер продолжал обдувать мне ноги. Когда тебе грустно, окружающему миру не грустно, жизнь продолжается как ни в чем не бывало, и от этого тебе еще грустней.

Госпожа Требла дала мне конфету и платок и отпустила домой.

На обратном пути я подумала, что мне, наверное, больше не хочется ходить к госпоже Требла…

Когда я сказала об этом маме, мама ответила, что посмотрим. Я сказала, что смотреть тут нечего, а она ответила, что ей видней, есть тут чего смотреть или нечего, и что речи быть не может о том, чтобы вдруг прекратить сеансы, не подумав и не попрощавшись.

Сегодня мама сказала мне, что, поскольку я не очень хорошо себя чувствую, мы, наверное, отменим сеанс у госпожи Требла, чтобы у меня появилась возможность собраться с духом, но было бы неплохо, чтобы я после всего, что произошло, все-таки написала ей письмо и потом посетила бы ее, но только если найду в себе мужество все это ворошить… И я написала письмо госпоже Требла, потому что, в сущности, она знает Ортанс так же хорошо, как и я.

Дорогая госпожа Требла!

Мама сказала, что вы знаете про Ортанс, потому что про это писали в газете, в рубрике, которую часто читает моя бабушка, чтобы проверить, нет ли там кого знакомого. Я точно знаю, что Ортанс не смотрит на меня сверху вместе с бабушкиными умершими родственниками, потому что бабушкины умершие родственники давно умерли, их не существует, а Ортанс существует. И еще я надеюсь, что она меня не видит, потому что было бы несправедливо, если бы она меня видела и не могла бы прийти поиграть со мной или поцеловать свою маму. Мне очень тяжело от того, что мне кажется, что Ортанс не могла думать обо мне перед смертью. Это естественно в том смысле, что с ней происходило что-то более важное, и мне там места не было, но это так странно, потому что мы с Ортанс привыкли друг от друга ничего не скрывать. Когда мы рыгали в поезде или звонили госпоже Коротколяжкиной, я не знала, что Ортанс уже взрослый человек и скоро умрет. Госпожа Требла, я пишу вам, чтобы еще спросить, вы не знаете, какой цвет видит Ортанс сейчас? Я не могу понять, черный или серый. Может быть, черный. Да, не очень-то весело погрузиться навсегда в черноту, чтобы никогда уже не увидеть свою маму или друзей. Но серый был бы еще хуже, потому что я уверена, что время тянулось бы еще медленнее, если бы смерть была серой… И еще хочу вам сказать, что, когда во время «Trivial Poursuit» я называла Ортанс дурой с амбициями, я не хотела ее обидеть…

Рашель

Я отдала письмо маме, которая сама написала адрес, потому что если я напишу, будет так грязно, что почтальон ничего не поймет.

Мы часто говорили с Ортанс, что было бы здорово, если бы у нас воспалился аппендицит или чтобы на ногу наложили гипс и пришлось бы ходить с костылями. И когда у нее случился приступ, она позвонила мне из больничной палаты и сказала: «Никогда не догадаешься, что со мной произошло, большая ты моя! У меня аппендицит!» Я тогда сразу подумала, что это уже совершенно несправедливо и что теперь моя маленькая операция по удалению миндалин в пятилетнем возрасте совершенно померкла по сравнению с тем, что пережила Ортанс. Когда мама мне сказала, я вся задрожала и тут же подумала, что она, наверное, говорит не об Ортанс, а о другой девочке, которую просто точно так же зовут, но которую я не знаю, и что я все неправильно поняла. Я не сразу смогла заплакать, потому что плакать по Ортанс — ненормально. У меня закружилась голова, и я спросила маму:

— Мама… Она правда умерла или она умерла… заболела, Ортанс?

Мама сказала, что она правда умерла.

— Но ее же еще можно вылечить? Она ведь еще маленькая, Ортанс?

— Нет, куколка моя. Иди, я тебя обниму.

— А если позвать доктора Мартино?

Я как будто перестала понимать, что значит стать мертвым. И я на самом деле не знала, что можно умереть до того, как у тебя появятся дети. И я не знала, что можно умереть сейчас, я знала, что это обязательно случится, но гораздо позже, когда ты уже немного согласен умереть, пусть даже это и нелегко.

— Мы не будем звать доктора Мартино, любовь моя, Ортанс больше нет, как нет бабули, понимаешь?

— Нет.

— Дорогая…

— Мама, но ведь Ортанс совсем маленькая, она не может уже умереть?

— Такое случается очень редко, любовь моя, но, бывает, и совсем маленькие умирают…

— Но это же неправда!

— Дай я тебя обниму, сокровище мое.

Мама обняла меня, и я поняла, что Ортанс умерла, и я начала плакать, плакать, плакать… У меня кружилась голова, и, не знаю почему, я подумала, что больше уже никогда не буду плакать по бабуле.

— Но ведь нельзя умереть от аппендицита?

— Нет, моя дорогая…

— Но что же случилось с Ортанс?

— Она заразилась микробом в больнице. Такое случается очень редко.

— Ветрянкой?

— Нет, цыпленок мой…

— А… И… Ортанс знает, что она заразилась этим микробом?

— Нет, куколка моя, она ничего не знала.

— Так… значит, она не знала, что умирает?

— Нет, любовь моя, все произошло очень быстро.

— Может быть, она и не боялась?

— Она не успела испугаться, любовь моя, она заснула, как ангел, и умерла.

Мама думала, что успокоила меня, а я ужасно расстроилась от мысли, что никому не пришло в голову разбудить Ортанс и сказать о том, что засыпать, как ангел, опасно. Ортанс всегда так неосторожна. Потом я спросила, в котором часу она умерла, мама сказала, что она умерла в пять часов. Я вспомнила, что в пять часов я разговаривала с Мариной, с дежурной воображалой. Я не люблю воображал, и все же мне всегда немножко хотелось, чтобы они стали моими подругами. И вот, в пять часов, когда Ортанс умирала, я подучивала Марину Шириолль, надеясь сделать ее своей подругой, как надо воровать в бакалейной лавке, чтобы не попадаться. Думаю, я больше никогда не смогу сказать Марине ни единого слова. Уткнув голову в мамины колени, я молчала, глядя на ткань ее юбки, Ортанс умерла, а ткань оставалась все такой же. Мне захотелось сделаться куском ткани.