Я утратил именно аксиомы. Социальные нормы, не поддающиеся
разъяснению. И теперь вернуть их обратно почти невозможно. Остается лишь
притворяться.
– Никки!
Вслед за Тагом и Катти я спрыгнул с платформы. Седьмой зал
был, вероятно, в середине постамента. А постамент, я не сомневался, находится в
центре материка. И столб голубого света, бьющий из пола в купол, пронзающий
его, уходящий ввысь, был осью, вокруг которой крутится вся жизнь Родины.
Здесь оказалось куда меньше людей. Не положено, наверное,
слоняться без дела в этом месте. У столба холодного голубого огня стояли две
фигурки – я узнал Наставника Пера и Гана.
– Мы не опоздали, Наставник? – крикнула Катти. Вместо ответа
тот взмахнул рукой: «Подходите!»
От голубого свечения шел холод. Мне становилось все более
неуютно и страшно. Даже Катти и Таг нервничали, хоть и не им предстояло
отчитываться перед Мировым Советом…
– Вовремя, – обронил Наставник, когда мы приблизились. –
Здравствуйте, ребята. Здравствуй, Катти…
Ган подмигнул мне, я неловко кивнул в ответ.
– Хорошо выглядишь, Ник, – похвалил меня учитель. – Катти,
ты помогала ему одеться?
– Да, Наставник.
– Замечательно. Я начинаю думать, что ты могла бы справиться
с профессией модельера. Мне казалось, что ты обязательно используешь ненужные
аксессуары – галстук, бант, что-либо подобное…
Катги опустила глаза:
– Я использовала белый бант, Наставник. Ник сам его снял.
– Значит, я прав, – просто сказал Пер. – Что ж, Никки,
мальчик мой, идем? Нехорошо заставлять Совет ждать. Но если ты волнуешься…
– Нет, я готов.
– Дай руку.
Я позволил ему взять мою ладонь. Наставник, ты думаешь, что
это касание наполнит меня уверенностью и прогонит страх? Ты ошибаешься, я
слишком серьезно болен. Я не вижу беды в невербальной коммуникации и не
испытываю от нее восторга.
Хоть я и Ник, но я уже Чужой.
Взявшись за руки, мы вошли в столб голубого света.
Мне казалось, что это будет какой-то аналог лифта и мы
начнем подниматься вверх. Может быть, на платформе, а то и просто в силовом
поле.
Но голубое свечение лишь обозначало зону мгновенного
перемещения. Большую и роскошную кабину. Команды здесь отдавал Наставник, я
даже не слышал управляющей системы.
Свет вокруг нас померк, сжался, размытые очертания седьмого
зала, лица Катти и ребят исчезли. Теперь казалось, что мы стоим во тьме – так
ярко и празднично сиял мир вне зоны перемещения.
Ведомый Наставником за руку, я вышел в зал заседаний
Мирового Совета.
Стены не имели очертаний. Точнее, они были слишком
прихотливые, чтобы понять их форму. Я скорее почувствовал, чем догадался: зал
Мирового Совета расположен в голове статуи «аллегорического Наставника». Мозаичный
пол проходил где-то на уровне подбородка. Ну да… вот эта чудовищная вмятина –
его нос, этот выступ – полуоткрытый рот, ребристый купол потолка – волосы.
Фигура была прозрачна лишь изнутри, и свет Матушки каким-то образом заливал
помещение.
Я почему-то вспомнил баню.
Правда, сама обстановка скорее напоминала ресторан. Сотня
столиков, за которыми сидели люди, в большинстве своем – Наставники. Некоторые
ели, некоторые просто беседовали за флягой вина или чашечкой дымящегося кофе.
Отдельные группы оживленно спорили.
Здесь решаются судьбы Родины?
Как зачарованный я шел за Пером. Невольно задерживал взгляд
на самых живописных фигурах – вытянувшемся на диванчике длинноносом,
темнолицем, с могучими надбровьями человеке, лениво разговаривающем с присевшим
перед ним на корточки… Маленьким Другом! Инопланетянин то ли успокаивал
человека, то ли соглашался с его словами, робко поглаживал серой лапкой рукав
его куртки, заглядывал в запавшие глаза. Кажется, ему было не по себе в этом
зале, он то и дело опускал мордочку в дыхательную маску, болтающуюся на груди.
А вон Гибкий Друг – свернувшийся узлом на кресле,
выставивший на стол огрызок тела. Покачивающаяся сизая труба напоминала
обрубленную шею. Хохочущий толстяк, сидящий рядом, то и дело поворачивался к
Гибкому Другу и что-то говорил…
Нельзя так думать! Неправильно испытывать к Друзьям
насмешливые или неприязненные чувства!
Мы подошли к столику, за которым сидели двое людей.
Широкоплечий рослый мужчина с распущенными волосами и старая женщина с такой
же, как у Катти, прической-щетинкой. Просто, неярко одетые, с доброжелательной
улыбкой поглядывающие на нас.
– Заслуженный врач Родины Ана, Командор Дальней Разведки
Биг, – представил их мой Наставник. – А тебя они знают.
– Не помнишь меня, Никки? – спросила женщина.
Я покачал головой.
– Садись, мальчик, – скомандовала она.
Мы расположились за столиком вчетвером. Биг, не спрашивая,
налил из фляги и протянул мне бокал вина.
– Выпей, Никки. Расслабься-бди. Досталось же тебе…
– Он хорошо восстанавливается, – наливая вина себе, сказал
Пер. – Ребята молодцы, помогают парню.
– Я знаком с докладом корабля и прослушал твой рассказ
Наставнику, – сказал Биг. – Твой полет – самое важное событие со дня Ухода.
– Ухода? – переспросил я.
Биг недоуменно посмотрел на Наставника.
– Я пока не занимался с Никки, – невозмутимо сказал Пер. –
Вначале надо принять общее решение о его судьбе.
– Да, конечно, – вздохнул Биг. – Никки, скажи, кем ты себя
чувствуешь?
– Никки Римером, пилотом Дальней Разведки, прогрессором и
регрессором.
Они продолжали чего-то ждать.
– Вот только сейчас я не гожусь для этой работы, – добавил
я. – Все исчезло. Все потеряно. Наверное, я просто Никки Ример, которому надо
искать свою судьбу.
– Молодец, Никки. – Биг вздохнул, покосился на женщину.
– Контроль проведен вполне корректно, я полностью
поддерживаю выводы Института Чужих Форм Жизни, – сухо произнесла Ана. – Я не
считаю необходимым санаторный режим или социальное ограничение прав. Однако
возвращение к прежним профессиям…
Она с сомнением покачала головой.
– Как я понимаю, все же остаются сомнения в моей личности, –
сказал я. Биг и Ана удивленно подняли головы. – Учитывая этот фактор, для меня
работа в космосе – нежелательна.
– Мой лучший ученик, – гордо сказал Пер. – Никки…