Свои продают дороже - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Некрасова cтр.№ 81

Ошибся он всего на два дня, а может, и не ошибся, а округлил. Казалось, Есаул знал все, как будто подслушивал Татьянины разговоры… Сашка приводил военного связиста, тот проверил телефоны и компьютеры, но «жучков» не обнаружил…

Татьяна с матерью возились на кухне под строгим взглядом котенка Вовчика, и тут, часа за два до начала поминок, ввалилась уже подвыпившая компания братьев-писателей. Принимать их взялся отец. Чтобы гости не мешали накрывать на стол, он повел их в кабинет, и там установилась подозрительная тишина. Через полчаса отец затянул надтреснутым голосом: «Распрягайте, хлопци, конив», и братья-писатели нестройно подхватили, причем одни толком не знали, «запрягать» ли надо конив или «распрягать», а другие вообще путали этих самых конив со «Взвейтесь, соколы, орлами».

Войдя к ним, Татьяна застала следующую картину: на журнальном столике — четверть абрикосового самогона и трехлитровая банка соленых огурцов из украинских припасов отца. Под столиком початая бутылка двенадцатилетнего виски «Блэк лейбл». Вокруг столика в самых непринужденных позах братья-писатели: кто в кресле, кто на подлокотнике, кто на подоконнике. Все лакают самогон из граненых стаканов и закусывают огурцами с одной вилки, причем у них уже выработался ритуал: сначала капают себе виски, пробуют, заявляют, что дрянь это несусветная, и обращаются к отцу: «Налей-ка, Иваныч, твоего, настоящего!» Сияющий отец хватает двумя руками огромную четверть и наплескивает им по полному стакану.

Татьяна возблагодарила бога, что Вика не пришла пораньше. Верная змееученица уж точно заявила бы, что это недостойная сцена. А братья-писатели были счастливы, что не утеряли связь с народом — простым мужиком Иванычем (заслуженным учителем Украины и шахматистом-перворазрядником, о чем они не знали).

Нагрузившись абрикосовой, братья-писатели начали разбредаться. Татьяна слышала из кухни, как отец, прощаясь, спрашивает критика Лебеду, где можно прочитать его мудрые статьи, а тот гордо отвечает: «Везде!» Лебеду не печатали уже лет десять, как и многих писателей из поколения Змея. Он жил тем, что сдавал квартиру внаем, обитая сам на литфондовской даче.

По провинциальной привычке отец лег поспать, чтобы не выпустить наружу выпитое добро. Тем временем начала собираться постоянная змеекомпания: Сохадзе, Барсуков, Игорь с Наташкой, Кузнецов из УБНОНа, Вика с Сергеем, Сашка с Галиной. Татьянина мать пекла блины, смахивая слезы — конечно, раненый сын, овдовевшая дочь…

В разгар застолья появился одуревший со сна папа.

Он возник, как призрак убитого махновца: босиком, в нательной рубахе и с четвертью самогона, прижатой к груди.

Гости встретили его дружным ревом — мудрый Татьян ин папа, прикидываясь валенком, за минувшую неделю обаял всех: Игорь и Барсуков, в разное время заходившие к Татьяне, уже свели самое короткое знакомство с абрикосовой, а издатель-бабник звонил по телефону, попал на папу и остался в полном восторге от его анекдотов.

Повторился ритуал, отработанный на писателях: папа наливал всем из неиссякающей четверти, но не раньше, чем гость попробует виски (между прочим, бутылка стоила не меньше сотни долларов) и скажет, что это форменная дрянь, а вот у Петра Ивановича — натуральный напиток. Подзаведшийся от абрикосовой Сохадзе стал рассказывать похабные истории, от которых Татьянина мама скрывалась на кухне, а мужики ржали. Ничего себе — поминочки!

— Я ему налил, — перехватив Татьянин осуждающий взгляд, сообщил отец. — Поставил у портрета стопочку, хлебушка ржаного… Все честь честью, Тань!

— Володька был веселый человек, — подхватил Игорь, — он бы нас не осудил.

Во внезапном порыве Татьяна схватила вертевшегося под ногами Вовчика, обмакнула палец в самогон и дала ему. Крошечный шершавый язычок щекотно завозил по пальцу.

Над столом повисла тишина.

— Присосался… Точно, он! — выдохнула Вика, с мистическим ужасом глядя на котенка.

— Татьяна, кончай портить кота! — прикрикнул ничего не понявший отец, а мама изумленно ахнула:

— Господи, шестидесятиградусная! Я ее в рот взять не могу!

После того как душа Змея таким образом приобщилась к застолью, Татьяна отвела Вику в спальню. Тираж, всученный обманщиком Сохадзе, так и лежал нераспроданный; впрочем, Свинья-Витек, получив свои десять тысяч, подобрел и обещал взять его по нормальной цене.

Татьяне уже не особенно было нужно: деньги у нее появились. Как и у Вики.

Протиснувшись мимо книжного штабеля к шкафу, она достала свою реликвию — разорванную реаниматорами окровавленную тельняшку Змея.

— Еще запах сохранился…

У Вики, ездившей с Игорем и Сашкой на кладбище, глаза и так были на мокром месте, а тут она от души всплакнула. Татьяна жадно смотрела на вторую змеежену: плачешь-то ты, девонька, искренне, но кто же в таком случае рассказывает обо всем рэкетирам?!

Да, Татьяна ее подозревала. После того вечера, когда втроем планировали акцию, ухитрившись ни разу не произнести слово «шантаж». После выполненного по инструкции Змея отхода — эта часть операции была Татьяниным вкладом: нашла проселок и шоссе, разделенные лесополосой, одолжила машину у соседа-композитора…

После того, как деньги появились. Подозревала — и все тут, а иначе какими же змееученицами были бы они обе?

…Вика тихо плакала над тельняшкой с каплями Змеевой крови, и Татьяна подумала, что это придуманное ею испытание на самом деле ни о чем не говорит. Да, Вика не играет, сразу видно: плачет искренне. Но это искренность к Змею. А к ней, Татьяне, Вика может испытывать самую черную ревность. Татьяна и сама все еще ревнует к ней Змея, хотя, казалось бы, после его смерти в этом нет никакого смысла. Итак, Вика — наводчица рэкетиров?

Уже в который раз Татьяна испугалась этой мысли.

* * *

Пока их не было, мужчины перебрались в кабинет и успели задымить воздух до синевы.

— Все как при нем, — говорил Татьяниному отцу Игорь. — Бывало, выйдем из-за стола, набьемся сюда — и до утра ля-ля про армию, флот и мировую литературу.

— Как я люблю этот дом! — влезла Вика. — И запах остался змейский: табак и книги. Как будто он только что вышел и сейчас вернется.

Игорь закручинился, а поскольку кручиниться, не привлекая к себе внимания, было не в его характере, он стал развивать Викину мысль: хорошо бы, мол, все так и оставить, как было при Володьке. Сейчас критики, которым и не снились тиражи «Морского Змея», объявили эти романы ширпотребом. Но в свое время и Некрасова считали ширпотребом, а Есенина так вообще блатарем, а потом они стали классиками. Так что храни, Танька, Володькин кабинет. Может быть, лет через двадцать здесь будет музей писателя Кадышева!

— Таня сохранит, — сказала Вика. — Хорошо, что по завещанию все переходит к ней. Если бы досталось сыну, он бы все здесь переделал. Змей для него чужой, а чужого не жалко.