"Мы не дрогнем в бою". Отстоять Москву! - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Киселев cтр.№ 47

Штаб полка был в полутора километрах, и Андрей, с трудом переставляя ноги, пришел туда в полной темноте.

В блиндаже было темно, и только здесь он почувствовал, как устал за этот день.

Вытряхнув из противогазной сумки на стол Фроленкову десять пистолетов, Андрей сказал:

– Автоматов еще штук двадцать, там оставил.

– Ты не кушал? Ну-ка по сто грамм, теперь за то, что ты живой.

На столе были банки с консервами, котелки, лежали ломти черного хлеба.

– Да я же не пью совсем… – начал отказываться Александров.

– Михеев, как это ты своего комиссаренка до сих пор пить не выучил? – рассмеялся Фроленков.

Андрей все же проглотил водку, пожевал тушенки с хлебом и, видя, что Фроленков и Михеев, заговорившись, не обращают на него никакого внимания, прилег в углу на полушубке.

– Да, каких людей теряем, – понурив голову, говорил Фроленков, – Нагопетьяна убили, Тарасов ранен, Рак Анатолий убит, Аверин – такой прекрасный человек – убит. Прокуратов ранен, Баранников убит. Геройский был человек, полюбил я его. Думали, и тебя, Андрей, убили. Игоря Максимова тоже жаль. Он ведь к нам как штрафной пришел, разжаловали его за пустячное, в общем-то, дело. Через три дня взвод принял, через неделю – роту, еще дней через пять – батальон. В штабе его хотел оставить…

Александров полежал немного и понял, что так раскиснет еще больше: только движения давали ему бодрость. Он встал и засобирался, чтобы идти.

– Куда ты? – удивленно спросил Михеев.

– В батальон пойду.

– Утром пополнение должно прийти, дождался бы.

– Нет, пойду сейчас.

Сидеть сейчас в теплом блиндаже, когда его бойцы коротают ночь в снегу, и даже костров разжигать нельзя, Андрей не мог.

– Пусть люди хотя бы на КП по очереди приходят греться, там же у вас есть где приткнуться, – сказал Михеев.

На КП батальона в маленьком блиндаже у железной печки, сделанной из бочки, сидели и лежали, прижавшись друг к другу, человек двадцать бойцов. Кто-то сильно храпел, стоял густой запах от сохнувших портянок и валенок.

– Охранение поставил? – Александров разбудил ротного. Он сидел на корточках у печки, без валенок.

– Конечно, сразу же. Тридцать пять осталось. Раненых всех собрали и вывезли на санях, сорок два человека.

«Вот и еще один день прошел… Остался жив. А зачем?» – подумал Александров. Он никогда не боялся, что его могут убить: за лето и осень было столько всяких передряг, столько возможностей потерять голову, что трудно было представить – может ли дальше быть что-то еще более страшное. Андрей был уверен, что в нормальном бою он всегда сумеет уцелеть. Опыт накопился такой, что, казалось, знал заранее – куда и какая пуля ударит, а не только снаряд или бомба. А вероятность погибнуть от шальной пули была столь мала, что Андрей не думал об этом.

Убедившись, что бои за Кузнецово-1 и Кривцово не могут быть успешными из-за сильного противодействия противника, командование 3-й армии решило перенести направление главного удара. Дивизия полковника Гришина была выведена из боя и передислоцирована в район севернее Мценска, в направлении Бабинково-1, Чегодаево, Фатнево, где оборона противника представлялась менее организованной.

Полкам предстояло по льду перейти Оку и захватить плацдарм, в прорыв готовы были идти два лыжных батальона и бригада тихоокеанских моряков.

С утра 11 февраля полки 137-й после жиденькой артподготовки при поддержке нескольких старых танков пошли в бой.

К вечеру ценой больших потерь удалось захватить плацдарм километра четыре по фронту и до трех в глубину. Но во все стороны от плацдарма лежала совершенно открытая местность, лишь кое-где росли кустарники да рощицы, а гитлеровцы хотя и отошли, но превратили захваченный советскими войсками плацдарм и подступы к нему в огненный мешок.

Танковая бригада потеряла все свои танки в первый же час боя. Артиллеристы сидели на голодном пайке – снаряды приходилось носить на руках за несколько километров. Главная надежда опять была на пулеметы и винтовочки.

Лейтенант Вольхин, командовавший батальоном вторую неделю, все это время не выходил из боев. Чувствуя, что он на пределе физических сил – больше недели сон по два-три часа урывками, не раздеваясь и не разуваясь, все это время обмундирование и валенки сохли на ходу, – он держался только на злости. Сколько раз в эти дни Вольхину казалось, что и немцы тоже на пределе, еще одна наша атака, и они не выдержат, побегут, но пулеметы их вновь оживали, а после наших, казалось бы, сильных, если издали смотреть, артналетов, когда разрывы снарядов вставали в боевых порядках так часто, что, наверное, от осколков должны бы погибнуть, они опять пускали в наших атакующих бойцов мины, стреляли из оживших неведомо как пулеметов…

За неделю боев через батальон прошла не одна сотня людей. Многие из них мертвецами остались в снегу, еще больше искалеченные, окровавленные, уползли в тыл, и многие из них провоевали всего час или два. Оба вольхинских сержанта-«старичка», Фролов и Жигулин, которые то впадали в пессимизм, что все равно убьют не сегодня, так завтра, то, наоборот, уверяли других и себя, что они заговоренные – были ранены, и оба очень тяжело; а Вольхин все держался, хотя несколько раз ему просто везло. То пуля пробила полы полушубка, то другая попала в каску, то осколок на излете ударил в руку. Некогда было думать – убьют или не убьют, но все же подсознательно Вольхин отмерил для себя, что если его до весны не убьют, то пока поживет.

Ночью лейтенант Степанцев привел Вольхину очередное пополнение – пятьдесят человек.

– Так вот каждую ночь, сколько уж дней человек по четыреста-пятьсот приходят в дивизию и – как в прорву, – грустно сказал Степанцев.

– И пополнение стало почти необученное, – закусил губу от злости Вольхин. – Винтовку в руки и на фронт – разве это дело! Где там метко стрелять – бегать не умеют, маскироваться… Прислали позавчера сорок казахов, одного снайпер снял, так они все к нему сбежались – и давай лопотать по-своему да плакать. Немцы туда десяток мин. И все дружно кто в госпиталь, кто на тот свет.

Вольхин вспомнил, как в честь прибытия этого экзотического пополнения он устроил им бешбармак из убитой как по заказу лошади. Казахи, насытившись, вытирали руки о голенища сапог: «Чтобы блестели и сало не пропадало».

– Да, вчера на четыреста человек – всего два коммуниста. Зато восемнадцать ранее осужденных. Один солдатик так ко мне пристал – часовщик, говорит, я первоклассный, любые часы отремонтирую. Это чтобы я его в тылу где-нибудь оставил. А куда нам здесь часовщик, – сказал Степанцев. – Лучше бы он был гробовщиком, легче бы в тыл было попасть, – и замолчал, потирая красные от бессонницы глаза.

Вольхин вспомнил рассказ Тюкаева, который приходил к нему накануне: «Трибунал приговорил одного солдатика к расстрелу, а он и говорит в последнем слове: «Что вы меня смертью пугаете, когда мне жить страшнее…»