Путин - исполнитель злой воли - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Скуратов cтр.№ 14

– Нет, нет и еще раз нет, – сказал Розанов. – Демин, например, не поедет. Никогда не поедет. Никогда и ни за что.

Тут я невольно подумал: а не вызывал ли Демина к себе Бордюжа или кто-нибудь из администрации? С чего бы Демину так воинственно противиться?

«Эх, друзья, друзья… Друзьями вы оказались только до определенной отметки, до определенного порога… Вас и друзьями уже звать совсем не хочется. Раз так все складывается, придется ложиться в ЦКБ…»

Я позвонил своему лечащему врачу Ивановой и сказал ей:

– Наталья Всеволодовна, я неважно себя чувствую, мне надо лечь в больницу.

Надо заметить, что все лечащие врачи, абсолютно все, – бывают рады, когда их пациенты неожиданно принимают такие решения. Иванова не была исключением из правил.

* * *

Вечером я приехал в Архангельское, на дачу, и там постарался проанализировать ситуацию, сопоставив только голые факты и отбросив в сторону всякие эмоции и прочую «клюкву», которая мешает спокойно и холодно соображать. Ведь когда шла живая беседа с Бордюжей, когда крутилась пленка, моему внутреннему состоянию вряд ли кто мог позавидовать, – любой, окажись на моем месте, запросто потерял бы способность соображать, в этом я уверен твердо, – не очень соображал и я. Мне просто хотелось, чтобы все это поскорее кончилось… А сейчас надо точно вычислить, что именно за всем этим скрывается? И кто конкретно?

Пока понятно одно: состоялся, скажем так, показательный сеанс шантажа, один из участников сеанса известен – Бордюжа. Волю он исполняет не свою – да Бордюжа и сам этого не скрывает, – чужую волю… Ответ я уже себе дал: волю Березовского и К°. Но этот ответ был бы слишком поверхностным, тем более что последующие шаги Бордюжи показали – он враг БАБа. Что же касается моей скромной персоны, то Бордюжа здесь выступает обычным соучастником преступления. Довольно рядовым.

Но от этого роль его становится еще более неприглядной, более противной – как мог боевой офицер, генерал опуститься до этого?

И все-таки откуда он узнал о «Мабетексе»? Ведь информация об этом не просочилась пока ни в одну щелку. Щелки такие маленькие, что не только информация – клоп не пролезет.

Тут я вспомнил, что генеральный прокурор Швейцарии Карла дель Понте звонила мне в январе. Госпожа дель Понте рассказала, что по просьбе нашей прокуратуры она провела выемки документов в штаб-квартире «Мабетекса» и что обнаружились очень любопытные документы. В частности, кредитные карточки, выписанные на имя Татьяны Дьяченко, Елены Окуловой и самого российского президента, что двумя карточками из трех пользовались. Это были банковские карточки дочерей президента.

Звонила госпожа дель Понте по обычному городскому телефону, разговор этот явно засекли, записали и доложили о нем наверх. Если не президенту, то как минимум Дьяченко, Бордюже и Бородину. Значит, уже тогда мой телефон прослушивался…

Дело хотят замять, а меня в этой ситуации убирают как человека, который «непонятлив до удивления» и не хочет это дело замять. Пленка же, сфабрикованная, смонтированная, склеенная – обычный инструмент шантажа, и Бордюжа – обычный соучастник преступления, я все квалифицировал правильно.

Ночь та у меня выдалась бессонная, я так и не смог заснуть до самого утра.

Утром я сказал жене:

– Лена, похоже, началось… Помнишь, я тебя предупреждал? Против меня раскручивается грязная провокация.

– Уже? – недоверчиво спросила жена.

– Уже. Держись, Лена! И будь, пожалуйста, мужественной!

Легко произносить эти слова, когда над тобой не висит беда, когда находишься в нормальном состоянии и не воспринимаешь все происходящее обостренно, но можете представить, каково было в те минуты мне, моей жене? Пока это касалось только нас двоих, но через несколько дней это будет касаться всего моего дома, всей семьи.

Им, нашим родным, нашим домашним часто наши победы и наши поражения достаются гораздо тяжелее, чем нам. Ну что мне могла ответить жена?..

* * *

Утром я собрался перебираться в ЦКБ, взял с собою необходимые вещи, спортивный костюм, вызвал машину. Бессонная ночь меня подтолкнула еще к одному выводу: вновь надо встретиться с Бордюжей.

По дороге, прямо из машины, – на часах было восемь утра, – я позвонил ему в кабинет. Бордюжа находился на месте.

– Подъезжайте! – коротко сказал он.

– Николай Николаевич, – сказал я ему в кабинете, – то, что вы совершаете, – преступление, для которого предусмотрена специальная статья Уголовного кодекса. Независимо от того, каким способом была состряпана эта пленка – это особая статья и подлинность пленки еще надо доказывать, – вы добиваетесь моего отстранения от должности и тем самым покрываете или, точнее, пытаетесь покрыть преступников. Делу о коррупции – в частности, делу, связанному с «Мабетексом», – дан законный ход. Я говорю вам это специально, чтобы вы это знали.

– Юрий Ильич, поздно, – сказал мне Бордюжа. – Ваше заявление президент уже подписал. Так что я советую вам спокойно, без излишних резких движений уйти.

В тот момент я еще не был готов к борьбе, сопротивление еще только зрело в душе, оформлялось, нужно было время, чтобы оно созрело окончательно, да, кроме того, я, честно говоря, не думал, что президент подпишет заявление «втемную», не вызвав меня, не переговорив, не узнав, в чем дело. Я во время встречи многое бы объяснил ему, постарался открыть глаза, но… Честно говоря, я не думал, что с чиновником такого ранга, как действующий Генеральный прокурор, могут обойтись так, как со мною обошелся Ельцин. Он даже не позвонил, не спросил, в чем дело. А я-то считал, что нас связывают не только добрые служебные, но и добрые личные отношения.

– Ну что же, раз президент такое решение принял, значит, ему виднее, – сказал я.

Надо было покидать этот «гостеприимный» кабинет:

– До свидания. Но вы, Николай Николаевич, совершаете ошибку…

Я уехал.

Это был еще один удар. Позже, уже лежа в больнице, я понял, что президент находился с этими людьми заодно – действует так, как скажет ему Татьяна, а значит – как скажет Березовский. Вот кто реально управлял в те минуты государством, вот кто совершал поступки, за которые в нормальном обществе положен приличный срок. Значит, напрасно я уповал на президента, как на последнюю свою надежду – он-де все поймет и все поправит. Ничего он бы не понял и ничего не поправил.

Но надежда тогда еще была жива, она вообще, по старой мудрой истине, умирает последней. Подавленный и словно бы выпотрошенный, выскобленный изнутри, я поехал в больницу, не ощущая ничего, кроме боли и какой-то странной внутренней усталости.

Тогда я еще не думал, не гадал, что вскоре начнется жесточайшее противостояние, что главная борьба еще впереди. Пока хотелось одного забыться. Отдохнуть. Может быть, по-настоящему выспаться. Хотя бы один разок за последние три с половиной года.