– Интересное дело, а каким образом он объяснит пакистанцам появление моей славянской физиономии на улицах Чамана? И что будет со мной, если меня тормознет их патруль?
– А Мамад-хан предлагает мушаверу одеть чадру, и никто не заметит его лица.
Теперь мне стало понятно, что именно так развеселило Хакима. Я представил себя на секунду бредущим по улице с «мешком» на голове, и мне самому стало смешно. Хохмить, так хохмить до конца.
– А ты скажи Мамад-хану, что я согласен с его предложением, но только при условии, что он тоже наденет на себя чадру. И пойдем мы с ним, как две родные сестры. Только я буду его глухонемой сестрой, поскольку совершенно не шпрехаю на пакистанском языке.
Задыхаясь от смеха, Хаким перевел мои слова Мамадхану, а тот, не дослушав фразу до конца, рассмеялся так, что к нам подскочили сразу несколько инзибодов. Да-а, рассмешил я Мамад-хана до слез. Он еще долго не мог успокоиться, и стоило мне только открыть рот, чтобы что-то сказать, он начинал смеяться вновь и вновь. В конце концов он понял, что юморист я еще тот, и больше никаких предложений с переодеванием от него не поступало, поскольку сам он наверняка не имел ни малейшего желания облачаться в женское тряпье.
Уходя с нафарами в свой кишлак, Мамад-хан заверил нас, что охранять нас будут как зеницу ока и что с нас не упадет ни один волос.
«Самое главное, чтобы сама голова осталась цела, – промелькнула мысль, – а уж о волосах мы как-нибудь сами побеспокоимся». Но на этот раз я не стал больше ничего говорить, поскольку всем телом начинал ощущать наваливающуюся тяжесть. День был весьма напряженным во всех отношениях, и организм требовал покоя.
Вдвоем с Хакимом мы обошли все наши машины, проверили, как устраиваются на ночлег остальные члены нашей «гуманитарной» группы, а потом я забрался в УАЗ и мгновенно отключился, подсознательно ощущая на себе чей-то внимательный взгляд. Но мне в тот момент, было все парванис…
* * *
Солнце еще не появилось из-за горизонта, а мы уже были на ногах. Чья-то заботливая рука принесла к юрте пару пластмассовых ведер с водой, небольшой обмылок туалетного мыла и пару не первой свежести полотенец. Но мы были рады и этому. К утру я основательно продрог в том «уазике», и если бы не тряпье, что в нем лежало и в которое я успел зарыться, пришлось бы мне всю ночь бегать вокруг машины, чтобы не задубеть окончательно. До чего же все-таки контрастный климат в этой стране.
Утренний водный моцион придал бодрости телу и духу. Как там говорится: «А жизнь, кажется, налаживается».
Не успели мы толком умыться, как нас уже пригласили к достархану на чаепитие. На этот раз посреди ковра на металлическом блюде стоял большущий самовар. Видимо, его притащили специально, чтобы лишний раз не бегать в кишлак за водой.
Чаевничали не особо долго, поскольку снаружи юрты послышались голоса, много голосов, и я из любопытства выглянул наружу. А там шло построение вооруженных до зубов людей. Бородатые и безбородые мужики в возрасте от семнадцати до сорока пяти лет, обвешанные, словно новогодние елки, различными видами вооружения, выстраивались возле юрты в две шеренги. Построением командовал худющий очкарик, которого я вчера не заметил ни среди жителей кишлака, стоявших в очереди за «гуманитаркой», ни в кругу вооруженных нафаров Мамад-хана. Он и сейчас был совершенно безоружным. Непонятно было, почему именно ему Мамад-хан доверил командовать построением «элитного» отряда, о котором он еще вчера упомянул в разговоре с нами. Ведь боевую выучку именно этого отряда намеревался продемонстрировать нам сегодня Мамад-хан, с тем чтобы мы имели хотя бы общее представление о тех, кому мы доверим посты обороны.
Ну-ну, посмотрим, что это за воинство такое.
В этот момент из ближайшего проулка крепости выкатил небольшой японский грузовичок, в кузове которого разместились вооруженные бородачи. Впереди всех, держась жилистыми руками за металлические дуги, стоял Мамад-хан. На полной скорости грузовичок тормознул у замершего строя ополченцев, и к спрыгнувшему с машины Мамад-хану подскочил «очкарик». Вытянув руки по швам, он доложил о построении, после чего, отступив в сторону и резко развернувшись кругом, последовал за Мамадханом. Подойдя к своему воинству, Мамад-хан выкрикнул какое-то гортанное приветствие, и ополченцы троекратно прокричали «Аллах акбар!», вскидывая при этом над собой зажатое в руках оружие.
Я, Хаким и еще несколько царандоевцев в это время стояли в сторонке, наблюдая за этим представлением. Лично мне было страшно интересно, что же будет дальше.
А тем временем по команде «очкарика» ополченцы разошлись в стороны и стенка на стенку начали мочить друг друга. Огнестрельное оружие при этом продолжало оставаться при них, а ножи и кинжалы, с которыми они бросались друг на друга, были самыми что ни на есть настоящими. Глядя на весь этот мордобой, я замер, ежесекундно ожидая, что кто-нибудь из дерущихся непременно зарежет своего напарника. Но, увы, ничего этого не произошло. Напылили только изрядно, бросая друг друга на землю.
М-да. С рукопашным боем у ополченцев вроде бы неплохо получается. По крайней мере, лично у меня на тот момент не было никакого желания встать в спарринг с любым из них. Тем более отражать удары холодного оружия. Это вам не резиновые ножи и деревянные пистолеты, на которых мы отрабатывали приемы рукопашного боя у себя дома. Нужно обладать силой духа и иметь полную уверенность в себе, чтобы рискнуть вот так запросто ставить блоки, когда на тебя кидается бородатый мужик со свирепой рожей да еще с длиннющим кинжалом в руке. От одних этих мыслей у меня по спине пробежал неприятный озноб.
Между тем ополченцы приступили к выполнению упражнений с применением стрелкового оружия. Первым свое мастерство в стрельбе из автомата вызвался показать подросток, которому на вид было не больше пятнадцати лет. Как он затесался в ряды этого элитного отряда и был ли в действительности членом этой группы откровенных головорезов, я не знаю. Но то, что продемонстрировал на моих глазах этот юнец, никак не укладывалось в моей голове.
Прежде чем приступить к стрельбе из АКМа, пацан за каких-то пару минут обежал весь кишлак и, вернувшись обратно, с ходу начал стрелять одиночными выстрелами по пустым банкам из-под лимонада «Си-Си», которые были выставлены в один ряд на невысоком пригорке, метрах в ста пятидесяти от нас. Все банки он посшибал с первых выстрелов. Потом, переведя рычаг предохранителя на стрельбу очередями, он влет расстрелял несколько пустых бутылок, подбрасываемых вверх неизвестным мне человеком, укрывающимся все за тем же пригорком. От увиденного я вообще обалдел и, не скрывая своих эмоций, стал громко нахваливать стрелка. А тот, улыбаясь во весь рот, протянул мне автомат и жестами попросил повторить «упражнение». Я замахал руками и попросил Хакима перевести, что являюсь вполне мирным человеком, простым советским милиционером, приехавшим в Афганистан бороться с жуликами, и к стрелковому оружию практически не имею никакого отношения. Не хватало еще опозориться перед афганцами своей стрельбой из чужого автомата. Стрелять я, конечно же, умел, но чтобы так. Нет уж, увольте. Лучше дипломатично отказаться, чем потом потерпеть фиаско в глазах афганцев. Судя по всему, афганцы тоже особо не настаивали на том, чтобы я показывал им свои навыки в стрельбе из автоматического оружия.