Ходи осматриваясь - читать онлайн книгу. Автор: Вадим Григ

Размеренное гудение пробилось к сознанию через нембуталовый дурман. Я приподнял голову над подушкой, с трудом разомкнул свинцовые веки и тупо уставился в темноту, еще ничего не соображая. Прошла целая вечность, прежде чем до меня дошло, что звонит телефон. Вяло выпроставшись из-под одеяла, я опустил ноги на пол, нащупал шнурок под бра и включил свет. Часы показывали три. Чертыхаясь и кряхтя, я дотянулся до аппарата и, едва не смахнув его с журнального столика, сорвал трубку.

Голос Бориса я узнал не сразу. Какое-то время одурело вслушивался в астматические хрипы и истошную невнятицу. Потом раздраженно выругался. Последовало недолгое молчание, и чуть спустя — надрывный кашель, и наконец я уловил что-то членораздельное:

— Пожалуйста, приезжай… побыстрей, пожалуйста! Я у себя… на Обручева… Случилось… Помоги мне!

— Ты пьян? — прервал я его. — Посмотри на часы. Я принял снотворное и только-только уснул.

— Понимаю… Понимаю. Но мне надо… Очень плохо! Приезжай поскорей…

— Что стряслось? Скажи вразумительно, что…

Но ответом мне были частые прерывистые гудки — он положил трубку.

В оцепенении я простоял минуту-другую, предпринимая героические усилия стряхнуть с себя сонную одурь и собраться с мыслями. Сделать это было нелегко. Прошедшая неделя измотала меня донельзя. Я провел ее буквально в чаду и дыму: работа по очередному расследованию непозволительно затянулась, шеф рвал и метал, подстегивая меня беспрестанным ворчанием, я мотался как угорелый — нужные и ненужные встречи, уточняющие и бесплодные телефонные разговоры, ночные бдения у компьютера, прорва кофе, еда урывками, наспех и всухомятку; наконец вчера, кое-как завершив статью, я оставил ее на столе у Леночки, очаровательной секретарши шефа, и где-то к полуночи покинул вымершую редакцию, предвкушая двухдневное бездумное безделье. Мечтал завалиться в постель, приняв таблетку — слишком уж я был возбужден и взъерошен, — и спать, спать, спать и не видеть снов.

Единственное, о чем я мог сейчас думать, это — о постели: хотелось снова забраться в нее и наглухо от всего отгородиться. Наверное, так и следовало поступить — перезвонить Борису, выяснить, что происходит. Скорее всего, ничего страшного не случилось. Быть может, он переругался с Милой, напился вдрызг и теперь терзает себя — и меня — трагическим чувством вины. Но тут вспомнилось, что Мила с девочкой — на даче, а он, как сказал, звонил из своей прежней холостяцкой квартиры. Черт знает что!

Я побрел на кухню, зажег конфорку и поставил чайник. Мне позарез нужен был крепкий кофе, но молоть зерна недоставало ни сил, ни охоты, и я решил обойтись растворимым. Пока закипала вода, я забрался в ванну, ежась и дергаясь, потом окатил себя холодным душем и нещадно растерся махровым полотенцем. Это меня немного взбодрило, а пять ложек «чибо» на стакан кипятка — омерзительно горько, но действенно — довершили сборку расхлябанного сознания.

Тогда-то во мне вдруг зародилось какое-то смутное беспокойство: противно защемило под ложечкой и накатила дергающая нервозность. Так бывает порой, когда невесть отчего и откуда накатывает, казалось бы, бессмысленное предчувствие неведомых неприятностей. Разум подсказывает, что все действительно чепуха, что для волнения нет никаких оснований, кроме игры возбужденного недосыпом воображения, но к нему ты уже не прислушиваешься, он оказывается бессилен сладить с этой иррациональной тревогой. И вот ты уже спешишь незнамо зачем — тщетно увещевая и осаживая себя, но спешишь.

В машине беспокойство несколько утихомирилось: не то чтобы покинуло меня совсем, но августовский ночной воздух, врываясь в опущенные окна, заметно его остудил. Я почувствовал себя уже вполне сносно и принялся размышлять и строить разные догадки. Бориса я знал с детства: мы вместе учились в средней школе, потом вновь встретились на журналистском факультете и здесь накрепко сдружились. Эмоциональных перехлестов в нем я никогда не замечал. Пожалуй, и впрямь он должен был вляпаться в весьма серьезную переделку, чтобы преисполниться таким отчаянием. Но — в какую? Авария? Ерунда, он сказал бы по телефону. Криминал? Борис и криминал — вещи абсолютно несовместные, да и работа его крайне далека от большого преступного мира: после университета он избрал научную стезю и весьма на ней продвинулся — защитил диссертацию и сейчас руководил отраслевой редакцией в преуспевающем издательстве. Женщина? Это уже вариант более возможный.

Мила — женщина приятная по всем — ну, по многим — статьям: невысокая, но ладно скроенная голубоглазая блондинка с сильными ногами и нравом, она выросла в неполной семье, тяжело пережив развод родителей, и, наверное, потому болезненно, надрывно переживала всякие покушения на устои своего брака. Я вспомнил скверную трагикомическую историю двухлетней давности, когда некий экзальтированный супруг поведал ей о связи Бориса с его женой — мне тогда довелось участвовать в затяжном изматывающем процессе их замирения. Подумав, я отбросил и этот вариант: едва ли стал бы он срывать меня ночью с постели, чтобы излить душу.

Чтобы выстроить сколько-нибудь приемлемое предположение, требовались хоть какие-то реальные посылки, а у меня не имелось ни одной. И я решил прекратить бесплодные домыслы. Тем более что моя «девятка» уже резво неслась по Ленинскому. Ехать осталось всего ничего. Повернув у светофора, через минуту я въехал в жилой массив, сплошь состоящий из «хрущоб».

У Борисовой пятиэтажки удалось пристроиться на газоне между двумя иномарками. Я включил сигнализацию и поспешил к подъезду, справа над которым — на третьем этаже — в унылом одиночестве светилось окно моего друга-страстотерпца.

…Но уже через пять минут мне стало не до шуток. Он отворил дверь, не дожидаясь моего звонка, — очевидно, углядел в окно машину, — и отступил, впуская меня в коридор. Я оторопело замешкался: выглядел он, будто только выбрался из реанимационной палаты больницы — синюшно-бледное лицо, глубокие борозды от заострившегося носа к уголкам искривленных губ, запавшие глазницы точно подведены тушью, всклокоченные, свалявшиеся волосы. Его качало — идя за ним на кухню, я со страхом подумал, что он сейчас свалится. Ростом он был с меня — метр восемьдесят с лишком, но, казалось, усох в габаритах: никогда не замечал, что он столь сильно сутулится.

В небольшой, тесноватой кухоньке было свежо, но крепко пахло табаком и алкоголем. На столе, покрытом клетчатой голубой клеенкой, стояла наполовину опорожненная бутылка «Гжелки» и два фужера, рядом — полная окурков керамическая лодочка-пепельница. Он кивнул на табуретку, приглашая садиться, и прохрипел:

— Выпьешь?

— Ну и ну, — бодро заговорил я, — так ты позвал меня составить компанию. Что ж, давай.

Он наполнил бокалы — руки его подергивались, — не дожидаясь меня, без слов, сделал судорожный глоток и тяжело плюхнулся на табуретку.

— Ладно, — сказал я, — выкладывай. Потом, если надо, напьемся и поплачем вместе.