Мой друг и коллега-социолог Джон Стайнер, переживший ужасы Освенцима, через несколько десятков лет вернулся в Германию, чтобы взять интервью у сотен бывших нацистов, членов СС, от рядовых до генералов. Он хотел понять, что заставляло этих людей изо дня в день творить отвратительные злодеяния. Стайнер обнаружил, что многие из них демонстрируют высокие показатели по шкале F, измеряющей склонность к авторитаризму, что и привело их в субкультуру жестокости, царившей в СС. Он называет их «спящими» — эти люди обладают определенными качествами, которые остаются латентными и могут никогда не пробудиться, если их не активизируют особые ситуации. Он пришел к выводу, что «ситуация оказалась самой непосредственной детерминантой поведения эсэсовцев», заставляя «спящих» убийц «проснуться». Однако на основании массовых данных, собранных в интервью, Стайнер обнаружил, что как до, так и после участия в ужасах, творившихся в концентрационных лагерях, эти люди вели «нормальную жизнь, не проявляя склонности к насилию»
[278]
.
Обширный опыт общения Стайнера со многими бывшими эсэсовцами — в личных беседах и в процессе тестирования — привел его к двум важным выводам относительно власти организаций и ролей, узаконивающих жестокость: «Официальная поддержка ролей, связанных с насилием, очевидно, имеет намного более серьезные последствия, чем принято считать. Если такие роли пользуются неявной, а особенно явной социальной поддержкой, людей начинают привлекать те, кто не только получает удовольствие от своей работы, но действительно становится палачом».
Далее Стайнер описывает, как роль может взять верх над личностью: «Очевидно, что не каждый, кто играет роль садиста, должен обладать садистскими чертами характера. Те, кто продолжали играть роль, изначально им не свойственную, часто принимали новые ценности (т. е. пытались адаптироваться к ожиданиям роли). Некоторые эсэсовцы отождествляли себя со своими ролями и наслаждались своим положением, но были и те, кто не принимал их и испытывал отвращение к тому, что ему приказывали делать. Они пытались это компенсировать, при любой возможности помогая заключенным». (Жизнь Стайнера несколько раз спасали именно эсэсовцы, охранники концлагеря.)
Важно понять, что сотни тысяч немцев, творивших ужасные злодеяния во время Холокоста, делали это не просто потому, что следовали приказам власти. Подчинение системе власти, разрешавшей и вознаграждавшей убийства евреев, подкреплялось антисемитизмом, распространенным тогда в Германии и в других европейских странах. Неприятие евреев было просто направлено в нужное русло и «спущено» сверху обычным немцам, ставшими «добровольными палачами Гитлера», как пишет историк Даниэль Гольдхаген
[279]
.
Ненависть немцев к евреям действительно была одной из причин Холокоста, но анализ Гольдхагена имеет два слабых места. Во-первых, исторические свидетельства показывают, что с начала XIX в. антисемитизм в Германии был не так силен, как в соседних странах, например во Франции и в Польше. Гольдхаген также ошибается, преуменьшая влияние гитлеровской системы власти, прославлявшей расовый фанатизм, и такие ее особенности, как концентрационные лагеря, которые «механизировали» геноцид. Именно взаимодействие личных склонностей граждан Германии и ситуационных переменных, созданных Системой, пропагандировавшей «расовую чистоту», побуждало обычных людей добровольно или принудительно убивать других ради блага страны.
Банальность зла
В 1963 г. социальный философ Ханна Арендт написала книгу, ставшую классикой нашего времени: «Банальность зла: Эйхман в Иерусалиме». В ней Арендт подробно описывает судебный процесс над военным преступником Адольфом Эйхманом, убежденным нацистом, который лично отдавал приказы об уничтожении миллионов евреев. Эйхман оправдывал свои действия точно так же, как и другие нацистские лидеры: «Я просто выполнял приказы». Как пишет Арендт, «[Эйхман] был полностью уверен в том, что не является innerer schwainenhund, т. е. грязным ублюдком по натуре; что же касается совести, то он прекрасно помнил, что он поступал бы вопреки своей совести как раз в тех случаях, если бы не выполнял того, что ему было приказано выполнять — с максимальным усердием отправлять миллионы мужчин, женщин и детей на смерть»
[280]
[281]
.
Однако самое поразительное свидетельство Арендт о суде над Эйхманом — то, что он казался совершенно обычным человеком:
«Полдюжины психиатров признали его „нормальным“. „Во всяком случае, куда более нормальным, чем был я после того, как с ним побеседовал!“ — воскликнул один из них, а другой нашел, что его психологический склад в целом, его отношение к жене и детям, матери и отцу, братьям, сестрам, друзьям „не просто нормально: хорошо бы все так к ним относились“».
Размышления о судебном процессе над Эйхманом привели Арендт к ее знаменитому выводу:
«Проблема с Эйхманом заключалась именно в том, что таких, как он, было много, и многие не были ни извращенцами, ни садистами — они были и есть ужасно и ужасающе нормальными. С точки зрения наших юридических институтов и наших норм юридической морали эта нормальность была более страшной, чем все зверства вместе взятые, поскольку она подразумевала… что этот новый тип преступника, являющегося в действительности „врагом человечества“, совершает свои преступления при таких обстоятельствах, что он практически не может знать или чувствовать, что поступает неправильно… Словно в последние минуты он [Эйхман] подводил итог урокам, которые были преподаны нам в ходе долгого курса человеческой злобы, — урокам страшной, бросающей вызов словам и мыслям банальности зла».
Слова Арендт о «банальности зла» остаются актуальными и сегодня, потому что геноцид до сих пор продолжается по всему миру, а пытки и терроризм не исчезают. Мы предпочитаем не думать об этом вопиющем факте и считаем безумие злодеев и бессмысленное насилие тиранов следствием их личной предрасположенности. Наблюдая ту гибкость, с которой социальные силы могут побудить нормальных людей совершать ужасающие поступки, Арендт первой поставила под сомнение эту точку зрения.