Я - четвертый - читать онлайн книгу. Автор: Питтакус Лор cтр.№ 76

— Генри, — говорю я, протягивая руку и вытирая кровь у него с подбородка.

Он смотрит мне в глаза.

— Ты — Наследие Лориен, Джон. Ты и другие. Единственная надежда, которая осталась у планеты. Секреты, — произносит он и заходится в кашле. Еще кровь. Его глаза снова закрываются. — Ларец, Джон.

Я крепко прижимаю его к себе. Его тело становится вялым. Дыхание такое слабое, что это почти и не дыхание.

— Мы вернемся вместе, Генри. Я и ты, я обещаю, — говорю я и закрываю глаза.

— Будь сильным, — продолжает он, тут же начинает слабо кашлять, но все равно старается говорить. — Эта война… Можно победить… Найди других… Шестая… То могущество, что… — произносит он и умолкает.

Я пытаюсь встать, держа его на руках, но у меня нет никаких сил, их едва хватает на то, чтобы дышать. Вдалеке я слышу рев чудовища. Пушки все еще стреляют, звуки доносятся из-за трибун стадиона, там же сверкают и вспышки, но с каждой минутой стрельба убывает, и в конце остается звук только одной пушки. Я опускаю Генри на своих руках. Я кладу руку ему на щеку, он открывает глаза и смотрит на меня — я знаю, что в последний раз. Он слабо дышит и медленно закрывает глаза.

— Я бы не хотел пропустить ни секунды из того, через что мы прошли, малыш. Даже в обмен на всю Лориен. Даже в обмен на весь чертов мир, — говорит он, и, когда последнее слово слетает с его губ, я знаю, что его больше нет. Я сжимаю его в объятиях, трясу, плачу, меня охватывают отчаяние и безнадежность. Его рука безжизненно падает на траву. Я прижимаю его голову к своей груди, качаюсь взад и вперед и плачу так, как не плакал никогда прежде. Кулон у меня на шее светится голубым, на долю секунды тяжелеет, а потом меркнет и возвращается в обычное состояние.

Я сижу на траве и держу Генри, когда замолкает последняя пушка. Боль покидает меня и с холодом ночи я чувствую, что и сам начинаю угасать. Надо мной светят луна и звезды. Ветер доносит какое-то хихиканье. Я прислушиваюсь. Поворачиваю голову в сторону звука. Сквозь головокружение плывущим взглядом я различаю скаута в пяти метрах от меня. Длинное пальто, шляпа, надвинутая на глаза. Он сбрасывает пальто и снимает шляпу, обнажая бледную безволосую голову. Он тянется за спину и достает из-за пояса охотничий нож с лезвием не короче тридцати сантиметров. Я закрываю глаза. Мне уже все равно. Скрежещущее дыхание скаута приближается, три метра, потом полтора. А потом шаги останавливаются. Скаут стонет и начинает издавать какие-то булькающие звуки.

Я открываю глаза, скаут так близко, что я чувствую его запах. Нож выпадает из его рук, а из того места в груди, где, я думаю, должно быть сердце, торчит конец мясницкого ножа. Нож вытаскивают. Скаут падает на колени, потом на бок и обращается в кучу пепла. За ним, держа нож в дрожащей правой руке, со слезами на глазах стоит Сара. Она кидает нож, бросается в мою сторону и обхватывает меня руками, мои же руки обнимают Генри. Я держу Генри, когда моя собственная голова падает, и все меркнет и пропадает. Бой закончился, школа разрушена, деревья попадали, трава на футбольном поле усеяна кучами пепла, а я все еще держу Генри. А Сара держит меня.

Мелькают образы, и каждый приносит свою печаль или свою улыбку. Иногда и то, и другое. В худшем случае это непроглядная тьма, а в лучшем — такое яркое счастье, что даже режет глаза. Образы приходят и уходят, словно на невидимом проекторе, который прокручивает чья-то рука. Один образ, потом другой. Сухой щелчок шторки проектора. Теперь стоп. Останови этот кадр. Вырежь его, держи рядом с собой и смотри, смотри, черт тебя побери. Генри всегда говорил: ценность памяти определяется той печалью, которую она вызывает.

Теплый летний день, прохладная трава и солнце высоко в безоблачном небе. От воды дует ветерок, принося морскую свежесть. К дому подходит мужчина, в руке у него портфель. Это молодой человек, каштановые волосы коротко подстрижены, свежевыбрит, одет по погоде. Похоже, он нервничает, судя по тому, что все время перекладывает портфель из одной руки в другую, и по тонкой поблескивающей пленке пота на лбу. Он стучится в дверь. Ему отвечает мой дедушка, открывает дверь, впускает, потом закрывает за ним дверь. Я возвращаюсь к возне во дворе. Хедли принимает разные формы, летает, потом уворачивается от меня и нападает. Мы боремся друг с другом и смеемся до колик. День проходит так, как может идти время только в несокрушимом, невинном детстве с его безудержной энергией.

Проходит пятнадцать минут. Может быть, меньше. В этом возрасте день может тянуться бесконечно. Дверь открывается и закрывается. Я поднимаю глаза. Мой дедушка стоит с мужчиной, которого я видел входящим, и оба сверху смотрят на меня.

— Я хочу кое с кем тебя познакомить, — сообщает дедушка.

Я встаю с травы и хлопаю в ладоши, чтобы стряхнуть пыль.

— Это Брэндон, — говорит он. — Он твой Чепан. Ты знаешь, что это значит?

Я качаю головой. Брэндон. Вот как его звали. Столько лет прошло, и только сейчас ко мне возвращается его имя.

— Это значит, что отныне он будет проводить с тобой много времени. Вас двое, это значит, что между вами есть связь. Вы связаны друг с другом. Ты понимаешь?

Я киваю, подхожу к мужчине и протягиваю ему руку: я много раз видел, что так делают взрослые. Мужчина улыбается и опускается на одно колено. Он берет мою маленькую руку в свою правую руку и сводит пальцы.

— Рад познакомиться с вами, сэр, — говорю я.

Яркие, добрые, полные жизни глаза смотрят на меня, словно предлагая обещание и узы, но я еще слишком мал, чтобы понять, что на самом деле означают это обещание и эти узы.

Он кивает и накрывает свою левую ладонь правой, и моя ладошка оказывается где-то между ними. Он кивает мне, продолжая улыбаться.

— Мой дорогой ребенок, — отвечает он. — Я рад еще больше.

Я резко просыпаюсь. Я лежу на спине, сердце колотится, дыхание тяжелое, словно я бежал. Мои глаза закрыты, но по длинным теням и свежему воздуху в комнате я догадываюсь, что только что взошло солнце. Боль возвращается, я все еще ощущаю тяжесть в теле. С этой болью приходит и другая, куда более страшная, чем любая физическая, какую я когда-либо терпел: воспоминание о прошедших часах.

Я глубоко вдыхаю и выдыхаю. По щеке у меня стекает слезинка. Я держу глаза закрытыми. Это иррациональная, несбыточная надежда: если я не найду день, то и день не найдет меня, и то, что случилось ночью, будет обнулено. Мое тело содрогается, и немой плач переходит в громкий. Я качаю головой и признаю непоправимое. Я знаю, что Генри мертв и что никакая надежда в мире этого не изменит.

Я чувствую движение рядом с собой. Я напрягаюсь, стараюсь остаться неподвижным, чтобы меня не обнаружили. Чья-то рука тянется и прикасается к моей щеке. Это нежное прикосновение, с любовью. Мои глаза открываются и приспосабливаются к рассветному сумраку, пока не проступает потолок незнакомой комнаты. Я понятия не имею, ни где я нахожусь, ни как сюда попал. Рядом со мной сидит Сара. Она протягивает руку и проводит большим пальцем по моей брови. Наклоняется и целует меня, это мягкий долгий поцелуй, который мне бы хотелось закупорить в бутылку и сохранить навсегда. Она отстраняется, я делаю глубокий вдох, закрываю глаза и целую ее в лоб.