Я - четвертый - читать онлайн книгу. Автор: Питтакус Лор cтр.№ 51

— Ладно, а куда они могли полететь? Какое другое убежище есть, кроме Земли?

— Думаю, они полетели на одну из космических станций. Ракета с лориенским топливом могла бы долететь туда. Может быть, они думали, что вторжение окажется недолгим, и надеялись переждать. Я имею в виду, что они могли бы прожить на космической станции столько, на сколько у них хватило бы припасов.

— Вблизи Лориен есть космические станции?

— Да, две. То есть их было две. Я точно знаю, что одна из них, та, что побольше, была уничтожена одновременно с вторжением. Мы потеряли с ней связь меньше чем через две минуты после того, как упала первая бомба.

— Почему ты не говорил об этом раньше, когда я первый раз сказал тебе о ракете?

— Я предположил, что она была пуста, что ее запустили как приманку. И я думал, что, если была уничтожена одна станция, то и другая тоже. Их путешествие, к несчастью, наверное, было напрасным, какова бы ни была цель.

— Но что, если они вернулись, когда у них закончились припасы? Как ты думаешь, могли они выжить на Лориен? — спрашиваю я с отчаянием. Я уже знаю ответ, знаю, что скажет Генри, но все равно спрашиваю, цепляясь за надежду, что мы не одни. Что, может быть, где-то далеко есть другие такие же, как мы, что они тоже ждут и следят за планетой, чтобы когда-нибудь вернуться, и тогда мы, вернувшись, не окажемся одни.

— Нет. Там сейчас нет воды. Ты это сам видел. Бесплодная пустыня. Ничто не может выжить без воды.

Я вздыхаю и снова вытягиваюсь на кровати. Я кладу голову на подушку. Что толку спорить? Генри прав, и я это знаю. Я сам это видел. Если верить тем видам планеты, которые он извлек из Ларца, то Лориен сейчас — это сплошная пустыня и свалка. Планета все еще жива, но на поверхности нет ничего. Ни воды. Ни растений. Ни жизни. Ничего, кроме грязи, камней и руин цивилизации, которая когда-то существовала.

— Ты видел что-нибудь еще? — спрашивает Генри.

— Я видел нас в тот день, когда мы улетали. Всех нас у корабля перед самым взлетом.

— Это был печальный день.

Я киваю. Генри скрещивает руки на груди и остановившимся взглядом смотрит в окно, погрузившись в свои мысли. Я делаю глубокий вдох.

— Где во время всего этого была твоя семья? — спрашиваю я.

К тому времени мой свет уже две-три минуты как отключен, но я вижу белки глаз Генри, смотрящих на меня.

— Не со мной, не в этот день, — отвечает он.

Какое-то время мы оба молчим, потом Генри переступает.

— Ну, я, пожалуй, пойду лягу, — говорит он, заканчивая разговор. — Поспи.

После его ухода я лежу и думаю о животных, о ракете, о семье Генри и о том, что, я уверен, у него не было возможности проститься с ней. Я знаю, что не смогу снова уснуть. Я никогда не могу спать после того, как меня навещают образы, и я чувствую горечь Генри. Эта мысль постоянно точит его ум, как было бы с любым другим, кто уехал в таких обстоятельствах, покинул свою единственную семью и знает, что больше никогда не увидит своих любимых.

Я беру мобильный и пишу Саре. Я всегда пишу ей, когда не могу уснуть, или она пишет мне, когда не спится ей. После этого мы долго говорим, пока не устаем. Она звонит мне через двадцать секунд после того, как я нажал кнопку «Отправить».

— Привет, — отвечаю я.

— Не спится?

— Нет.

— А в чем дело? — спрашивает она. Она зевает на другом конце линии.

— Просто соскучился, вот и все. Уже час лежу в постели, уставившись в потолок.

— Глупый. Ты ведь видел меня всего часов шесть назад.

— Хочу, чтобы ты все еще была тут, — отвечаю я.

Она стонет. Я чувствую, как она улыбается в темноте. Я перекатываюсь на бок и зажимаю телефон между ухом и подушкой.

— Я бы тоже хотела быть у тебя.

Мы говорим двадцать минут. Из них последние десять просто лежим и слушаем дыхание друг друга. После разговора с Сарой я чувствую себя лучше, но уснуть становится только труднее.

Впервые с тех пор, как мы приехали в Огайо, время как бы замедляется и ничего особенного не происходит. Занятия в школе спокойно заканчиваются, и нам дают одиннадцать дней зимних каникул. Сэм и его мать проводят это время в основном у его тети в штате Иллинойс. Сара остается дома. Мы вместе встречаем Рождество. Целуемся с последним боем часов в полночь на Новый год. Несмотря на снег и холод, а может, и в качестве вызова им, мы подолгу гуляем в лесу за моим домом, держась за руки, целуясь, вдыхая холодный воздух под низким серым зимним небом. Мы все больше времени проводим вместе. Нет ни одного дня за все каникулы, когда бы мы не увиделись хоть раз.

Мы идем рука об руку под белым зонтом, который образовал снег, лежащий на ветках над нами. У Сары с собой камера, и она иногда останавливается пофотографировать. Снег лежит в основном нетронутый, если не считать следов от наших прежних прогулок. Теперь мы идем по ним. Впереди Берни Косар бегает по зарослям ежевики, пугает зайцев по перелескам и кустарникам и загоняет белок на деревья. На Саре теплые черные наушники. Ее щеки и кончик носа покраснели от холода, и от этого глаза кажутся еще более голубыми. Я смотрю на нее.

— Что? — спрашивает она, улыбаясь.

— Просто любуюсь.

Она закатывает глаза. Лес в основном густой, но мы все время наталкиваемся на поляны. Я не знаю, как далеко он тянется, но мы еще ни разу не доходили до опушки.

— Наверняка здесь очень красиво летом, — говорит Сара. — Мы бы могли устраивать пикники на полянах.

У меня в груди формируется боль. До лета пять месяцев, и если мы с Генри еще будем здесь в мае, значит, к тому времени проведем в Огайо семь месяцев. Это почти что наш самый долгий срок на одном месте.

— Да, — соглашаюсь я.

Сара смотрит на меня.

— Что?

Я вопросительно смотрю на нее в ответ.

— Что значит «что»?

— Ты ответил не очень уверенно, — говорит она. Над нами, громко каркая, пролетает стая ворон.

— Просто мне хочется, чтобы уже было лето.

— Мне тоже. Не верится, что завтра надо опять идти в школу.

— О, не напоминай мне об этом.

Мы выходим на еще одну поляну, она больше, чем другие, почти круглая, диаметром в тридцать метров. Сара отпускает мою руку, бежит к ее центру и со смехом падает в снег. Она перекатывается на спину и начинает делать снежного ангела. Я падаю в снег рядом и делаю то же самое. Кончики наших пальцев соприкасаются, когда мы рисуем крылья. Мы поднимаемся.

— Как будто у нас есть крылья, — говорит она.

— А это возможно? — спрашиваю я. — То есть как бы мы летали, будь у нас крылья?