Любовь и другие иностранные слова - читать онлайн книгу. Автор: Эрин Маккэн cтр.№ 51

Какова природа любви?

Я оставляю этот вопрос без ответа. Пусть дневник ответит за меня.

Когда в пятницу утром я вхожу в аудиторию, Итан приветствует меня улыбкой и приподнимает брови, словно хочет сказать: «Я побывал в твоем доме и теперь знаю, где ты живешь». Еще пару дней назад я бы была в восторге от такого проявления дружбы. Может, у меня бы даже закружилась голова. В конце концов, это ведь правда свидетельствует о душевной близости, когда у людей есть общие воспоминания или даже шутки, которых больше почти никто не знает. Или совсем никто. Или если они говорят на общем языке. Но сегодня я не взволнована и не падаю в обморок. Сегодня у меня внутри все сжимается: я словно проваливаюсь в себя. Или мне просто очень этого хочется.

Я отвечаю ему вежливой и вялой улыбкой.

– Все хорошо? – Итан слегка наклоняется ко мне.

– Да. А что?

– Вид у тебя такой, словно ты сегодня будешь препарировать эмбрион свиньи.

– Мне кажется, если бы я собиралась препарировать эмбрион свиньи, меня бы уже на вас стошнило.

– А может, ты именно так и выглядишь, словно тебя сейчас стошнит?

– Вы правда хотите сказать, что у меня такой вид?!

– Нет. Метафора забавная, но плохая. Давай начнем сначала. Все хорошо?

– Да, – говорю я, пытаясь не улыбнуться. Стью всегда потешался над этой моей привычкой. – А что?

– У тебя такой вид, словно ты забыла надеть штаны и только сейчас это поняла.

– Вы правда думаете, что я могла бы уйти так далеко от дома без штанов?

– Нет, не думаю. Это ирония. Вот именно поэтому мне и пришлось спрашивать, все ли у тебя хорошо.

Я неохотно благодарю его и улыбаюсь. Он улыбается в ответ.

– Спасибо, у меня все хорошо.

Занятия начинаются. Первые несколько минут я что-то конспектирую, просто чтобы было куда смотреть, кроме как – я сглатываю комок – на учителя. Когда я все-таки – на свой страх и риск – поднимаю взгляд, то вижу его таким же, каков он был всегда: красивый, умный, совершенный. И сегодня от его красоты, ума и совершенства я краснею, съеживаюсь и делаюсь несчастной.

– Подумайте вот о чем, – говорит нам Итан. – Если бы я не стоял тут и не разговаривал с вами, а просто раздал распечатки своих лекций и потребовал, чтобы все вопросы и ответы сдавались мне в письменном виде, разве хоть кто-нибудь из вас приходил бы на занятия? Это было бы очень странно. Странные взаимоотношения. Неловкие.

Я киваю.

– Язык помогает преодолеть неловкость, – говорит он. – А теперь вспомните, сколько раз мы с вами виделись за пределами аудитории. И мы разговаривали. Так?

С обеих сторон от меня кивают головы. Много голов. Погодите-ка… что?! Много?

– А если бы я просто подходил к вам и молча стоял? А если бы шел рядом и не говорил ни слова? – В зале раздаются смешки. – Да уж. Жутко странно. Нет, мы разговариваем. В основном на нейтральные темы. О том, о чем обычно говорят люди, чтобы узнать друг друга лучше. И это одна из функций языка: он помогает вести себя цивилизованно, помогает почувствовать себя свободно в присутствии незнакомцев. Заполняет неловкие паузы.

Я ухожу. Просто встаю и ухожу. Прямо на паре. Ничего такого. Может, в туалет захотелось. Но в моем случае это не так. У меня горит лицо, мое сердце колотится, желудок пытается вывернуться наизнанку. Я мысленно перечисляю возможные причины:

• обширный инфаркт

• запоздалая анафилактическая реакция

• медленно развивающаяся мозговая аневризма

• климактерические приливы

С таким не шутят.

В туалете я достаю из кармана телефон.

Я – маме, 9:17

Мне кажется, у меня мозговая аневризма.

Мама – мне, 9:18

Тебе кажется.

Я – маме, 9:18

Я чувствую, как она пульсирует.

Мама – мне, 9:19

Нет, не чувствуешь.

Я выключаю телефон, кладу его обратно в карман, мою руки и брызгаю водой в лицо, стараясь не смотреть в зеркало. Если это не аневризма, не сердечный приступ, не аллергическая реакция и не раннее начало менопаузы, то остается только один вариант: позор, опасный для жизни.

Вернувшись в класс и в общество Итана (в его красивое, умное, совершенное присутствие, которое притягивает все взгляды и все внимание), я вынуждена задать себе три болезненных вопроса. Вопроса, от которых все внутри меня замирает.

А что, если Кейт права?

А что, если я втюрилась?

Как я могла так ошибиться в своих чувствах?

Какова природа любви?

Должен быть способ это выяснить.

Я лежу на кровати Стью, таращусь в потолок и размышляю о том, какая бы формула тут подошла, но иксы, игреки, скобки и вопросительные знаки мельтешат перед глазами и мешают сосредоточиться. Стью лежит рядом и помогает мне таращиться.

– Хороший вопрос, – говорит он. – И я понятия не имею, как на него ответить.

– Но у тебя же уйма опыта.

– Да, ты мне это уже сказала раз сто.

– Эй, – в комнату входит Софи. – Что это вы тут делаете?

– Занимаемся концептуальными танцами, – Стью задирает левую ногу и правую руку к потоку и держит их так пару секунд.

– Мы размышляем о природе любви, – говорю я, пока Софи пристраивается рядом со мной.

– Это ты размышляешь. А я репетирую танец, – возражает Стью.

– Неужели кому-то интересно, что такое любовь? – спрашивает Софи.

– Мне интересно, – отвечаю я.

– Правда? Надеюсь, ты не о Стефане опять думаешь?

– Нет.

– О ком-то еще?

– Нет, – «уже нет», хочу я ответить. Но, может, и да. Не знаю. – Нет. Я думала, что готова влюбиться, но теперь я даже не уверена, что это вообще такое. А еще я думаю, что если в точности пойму, что это за чувство, как оно выглядит, как оно звучит, как себя ведут влюбленные и чем «любить» отличается от «испытывать симпатию», «испытывать сильную симпатию» или даже «замутить», тогда я лучше пойму Кейт.

Под Кейт я подразумеваю себя.

Прошла уже неделя с того момента, как Итан появился у нас на пороге, протянул мне кошелек и заговорил с моей семьей на итанийском. За это время мы с ним трижды сходили в Фэйр-Граундс. По пути мы разговаривали, или это мне только кажется. На этот раз я слушала. Он задавал вопросы: обо мне, об учебе, о музыке, о волейболе, о школе, о Кэпе, о семье.

Музыка. Школа. Развлечения. Все эти недели я не замечала, что, пока я бегло говорила с ним на джозийском, он лишь преодолевал неловкое молчание. Джофф в нашу первую встречу попытался сделать то же самое, но получилось у него гораздо хуже.