Пластичность мозга: Потрясающие факты о том, как мысли способны менять структуру и функции нашего мозга - читать онлайн книгу. Автор: Норман Дойдж cтр.№ 107

Руссо утверждал, что именно «способность к совершенствованию» позволяет нам развивать те или иные умственные способности, но вместе с тем может менять баланс между уже существующими способностями и чувствами, что порой создает проблемы, поскольку разрушает природный баланс наших чувств. Высокая восприимчивость мозга к опыту делает его и уязвимым для опыта, позволяя формировать себя.

Из наблюдений Руссо выросли педагогические методики, в том числе система обучения Монтессори, где главное внимание уделяется воспитанию чувств. Руссо также можно назвать предшественником Маклюэна, который столетия спустя утверждал, что определенные технологии и средства информации меняют соотношение или баланс чувств. Когда мы говорим, что электронные средства мгновенной передачи информации, телевизионные звуковые фрагменты и отход от грамотности формируют чрезмерно впечатлительных, «запрограммированных» людей с неустойчивостью внимания, то используем язык Руссо, чтобы рассказать о новом типе проблем, связанных с окружающей средой, которые мешают нашему процессу познания. Руссо тоже беспокоила возможность нарушения баланса между нашими чувствами и воображением под влиянием ложного опыта.

В 1873 году современник Руссо Шарль Бонне (1720–1793) [163] , который тоже был французским философом и натуралистом, знакомым с трудами Руссо, написал письмо итальянскому ученому Микеле Винченцо Малакарне (1744–1816), где высказал предположение, что нервная ткань может реагировать на тренировки также, как это делают мышцы. Малакарне решил проверить гипотезу Боннетта экспериментальным путем. Он взял птиц из одного выводка и вырастил половину из них в стимулирующих условиях, интенсивно тренируя их в течение нескольких лет. Другую половину он вообще не тренировал. Он проделал аналогичный эксперимент с двумя поросятами из одного помета. Когда Малакарне умертвил животных и сравнил размер их мозга, то обнаружил, что у животных, которых он тренировал, мозг (в особенности, мозжечок) был больше, что свидетельствовало о влиянии «стимулирующей среды» и «тренировок» на развитие мозга человека. О работе Малакарне почти не вспоминали, пока в XX веке ее не возродили и не развили Розенцвейг и другие ученые.

Руссо, умерший в 1778 году, не мог знать результатов эксперимента Малакарне, но Руссо продемонстрировал необыкновенную дальновидность в отношении того, что способность к совершенствованию означает для человечества. Она дает нам надежду, но не всегда бывает счастливым даром. Из-за нашей способности меняться мы не всегда знаем, что в нас унаследовано от природы, а что взято из нашей культуры. Благодаря этой способности культура и общество могут оказать чрезмерное влияние на наше формирование, вплоть до опасности слишком радикального отступления от своей истинной природы и потере самих себя.

Хотя мысль о том, что мозг и человеческая природа могут быть «усовершенствованы», несомненно должна нас радовать, идея способности человека к совершенствованию или пластичности порождает массу моральных проблем.

Мыслители прошлого, начиная с Аристотеля, которые не знали о пластичном мозге, заявляли о существовании очевидного идеального или «совершенного» психического развития. Они считали, что наши умственные и эмоциональные способности даны нам природой и их использование и совершенствование служит залогом здорового психического развития. Руссо понимал, что если умственная и эмоциональная жизнь человека и его мозг поддаются изменениям, то мы не можем с уверенностью сказать, что представляет собой нормальное или совершенное психическое развитие, поскольку возможно множество разных вариантов. Способность к совершенствованию подразумевает, что мы точно не знаем, как надо совершенствовать самого себя. Руссо осознавал эту моральную проблему, поэтому использовал понятие «способность к совершенствованию» в ироническом смысле.

Любое изменение в нашем понимании мозга, в конечном счете, меняет наше представление о человеческой природе. После появления идеи Руссо о способности к самосовершенствованию ее быстро связали с идеей «прогресса». Кондорсе (1743–1794) — французский философ и математик, принимавший активное участие во Французской революции, утверждал, что история человечества — это история прогресса, и связывал ее с нашей способностью к совершенствованию. Кондорсе писал: «Природа не устанавливает никаких сроков для совершенствования человеческих способностей;… способность человека к совершенствованию поистине беспредельна, и… развитие этой способности… не ограничивается ничем кроме времени существования земного шара, на который природа нас забросила». Он полагал, что человеческая природа постоянно совершенствуется в интеллектуальном и моральном плане и что люди не должны устанавливать для себя пределы совершенства. (Эта точка зрения была менее амбициозной, чем поиск абсолютного совершенства, но и она отличалась наивной утопичностью.)

В Америке идея прогресса и способности к совершенствованию появилась благодаря Томасу Джефферсону, которого Бенджамин Франклин познакомил с Кондорсё. Среди отцов-основателей Америки Джефферсон был наиболее открыт для этой идеи. Он писал: «Я отношусь к тем людям, которые в целом хорошо думают о человеческом характере… Я также считаю, соглашаясь в этом с Кондорсе… что душа человека способна совершенствоваться до такой степени, о которой мы пока еще не имеем представления». Не все были согласны с Джефферсоном, однако француз Алексис де Токвиль, посетивший Америку в 1830 году, отмечал, что американцы, в отличие от других народов, верят в «безграничную способность человека к совершенствованию». Возможно, именно идея научного и политического прогресса и их верная спутница идея о способности к индивидуальному совершенствованию — пробуждает в американцах такой интерес к тренингам и книгам, посвященным улучшению каких-нибудь навыков и самопомощи, а также приводит к умению решать проблемы и убежденности в том, что в жизни нет ничего невозможного.

Как бы обнадеживающе все это ни звучало, теоретическая идея о способности человека к совершенствованию на практике имеет свою обратную сторону. Когда революционеры-утописты во Франции и России, охваченные идеей прогресса и наивно верящие в изменчивость человека, оглядывались вокруг себя и видели несовершенное общество, они, как правило, обвиняли людей в том, что они «стоят на пути прогресса». К сожалению, за этим обвинениями последовали якобинский террор и ГУЛАГ. Говоря о пластичности мозга, мы тоже должны проявлять крайнюю осторожность с тем, чтобы не начать обвинять тех, кто не способен извлечь из этого пользу или измениться. Несомненно, мозг более пластичен, чем мы думали, однако переход от определения «пластичный» к определению «способный к совершенствованию» поднимает планку наших ожиданий на опасный уровень. Парадокс пластичности учит нас тому, что нейропластичность означает не только внутреннюю гибкость, но и несет ответственность за многие ригидные формы поведения и даже патологии. Сегодня, когда идея пластичности оказалась в центре внимания, нам не следует забывать о том, что следствия этого могут быть хорошими и плохими: ригидность и гибкость, уязвимость и совершенствование.