От сумы до тюрьмы - читать онлайн книгу. Автор: Александр Белов cтр.№ 39

— Уважаемый Азиз, гх-м, — многозначительно откашлялся Усман, — ты можешь опоздать.

До взрывов осталось мало времени, а на въезде в Москву пробки бывают в любое время. Да и менты могут пристать, надо выезжать. Нам еще нужно отгрузить пару лишних мешков…

— Хорошо. Я надеюсь, ты все понял, Белов? Тебе некуда деваться. Только мы можем спасти тебя от ФСБ. Только служа нам, ты спасешь жизнь своему сыну. А чтобы ты не питал иллюзий… Усман сейчас покажет тебе, как мы «благодарим» тех, кто осмелился идти против нашей воли.

Азиз что-то буркнул Усману по-арабски, показал на молчавшего Нагоева и вышел из камеры.

Усман довольно улыбнулся, подошел к сидевшему у стены карачаловцу.

— Ты знаешь, кто это? — показывая на него пальцем, спросил Усман Белова. — Это предатель, он продался русским. Он предал интересы ислама, забыл гордость и пошел в услужение федералам. И сейчас ты увидишь, как мы умеем скрасить таким подонкам последние часы жизни! Но вначале он расскажет нам, где спрятал жену и дочь! И когда он уже будет корчиться в аду, мы устроим им ад здесь, на земле. Что ты молчишь, Тимур?

Белов многое повидал в жизни и был уверен, то ни поразить, ни удивить его человеческой мерзостью уже невозможно. Он ошибался.

Усман с таким садистским наслаждением пытал извивавшегося, сходившего с ума от боли Нагоева, что Саша засомневался в психической нормальности этого новообращенного исламиста.

Это все-таки неестественное сочетание — украинец-мусульманин! Уникум, можно сказать!

Но Нагоев так и не сказал, где спрятал семью, хотя Усман резал его скальпелем по живому и выбил молотком все зубы. Когда Тимур понял, что боль от пыток сильнее его воли, он откусил себе язык и захлебнулся собственной кровью.

Усмана это очень, просто несказанно расстроило. Ему было все, равно, где находятся родные карачаловца. Он наслаждался самой возможностью мучить, унижать, издеваться над человеком, заставляя его предавать самое святое. И если этого не удавалось добиться, то, разумеется, удовольствия от пытки он получал гораздо меньше. Но ведь все равно получал!

Правда, на этот раз неудачу компенсировало то, как вынужденный присутствовать при истязаниях Белов реагировал на страдания Нагоева. Сашу трясло от сознания собственного бессилия, при каждом крике Тимура он сжимал кулаки и напрягался, пытаясь разорвать веревку на руках. И эти безуспешные, бессмысленные попытки были для Усмана чем-то вроде приправы к изысканному блюду.

Азиз прекрасно знал о том, что происходит в подвале, но старался об этом не думать. Садистские наклонности Усмана, его любовь к кровавым утехам были ему неприятны, даже отвратительны. Однако такие люди, к сожалению, иногда бывают нужны и полезны. Сначала нужно построить веру на страхе и крови, это фундамент, а потом возводить на нем здание нового общества любви и добра. Идет скрытая, тайная война между правой и неправой верой, и тут не до сантиментов. На войне как на войне!

Однако сам он кровавых игр не переносил, и участвовать в них брезговал. Он же не псих, как этот садист Усман. Одно дело припугнуть ненадежного сторонника расправой, и совсем иное самому, своими руками резать и рвать еще живого человека на куски. Б-р-р-р!

Кроме того, есть дела и поважнее. Нужно осмотреть точки закладки взрывчатки, проверить, все ли предусмотрено. В любом деле могут быть непредвиденные случайности. Профессионал тем и отличается от непрофессионала, что сводит риск возникновения накладок к минимуму…

Любимое антикварное трюмо, разбитое Кабаном, Надежде удалось восстановить с большими издержками. Мастер взял за реставрацию пятьсот долларов — все-таки антиквариат начала девятнадцатого века! Но самое главное, она отдала за работу последние свои деньги и осталась без средств к существованию. О починке остальной мебели в обозримом будущем нечего и думать, не говоря уже о ремонте квартиры. Как Мамай прошел, ей-богу.

Но, с другой стороны, без этого трюмо она себе жизни просто не представляла, хотя это был подарок нелюбимого мужа на ее именины.

«Какая скотина этот Кабан… — думала она, рассматривая в зеркале свое отражение. — Никогда ему этого не прощу…»

Она поправила халат на груди и нежно провела кончиком пальца по своему идеальному лобику — парапина, память о последнем посещении Кабана, зажила, слава богу, без следа.

И что он взялся ее донимать своими дурацкими звонками? Неужели не ясно, что они — не пара? В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань! А уж кабана тем более.

Самое обидное, что, в свою очередь, актер Младогаров, которого Кабан зверски избил на лестничной клетке после ее… ну, после этого… совершенно не желает с ней общаться. Да и черт с ним, на нем ведь свет клином не сошелся?

Из этих печальных размышлений Надежду вырвал требовательный звонок в дверь. Опять Кабан? Не похоже. Время не его, сейчас файв-о-клок, а он обычно появляется дома ближе к ночи, и тут же начинает ей названивать, а последнее время вообще куда-то пропал!

Надежда на цыпочках подкралась к входной двери и посмотрела в глазок. В центре искаженного линзой пространства лестничной клетки она увидела овальное носатое лицо, завершенное милицейской фуражкой.

Словно в подтверждение легитимности этой картинки, из-за двери донесся вполне соответствующий ей грубоватый голос:

— Откройте, милиция!

«Надеюсь, это опять изнасилование?» — усмехнулась про себя себя Холмогорова, распахивая дверь.

На пороге стоял обычный милиционер в обычной потрепанной форме с обычным лицом армейско-ментовского типа. Единственное, что отличало его от остальных представителей племени служивых людей, была огромная, лучше сказать, гигантская, циклопических размеров корзина роскошно оформленных красных роз, стоявшая у его ног. Композиция потрясающая, сразу видно, мастер-флорист постарался. Японцы отдыхают со своим икебанством!

— Здравствуйте, я ваш участковый, лейтенант Химичев, — вежливо сказал он, коротко приложив правую ладонь к виску. — Не волнуйтесь, все в порядке. Ваш сосед, гражданин Кабанов Р. Г., поручил мне передать вам, уважаемая Надежда Федоровна, эти… как их, самые… — Химичев заглянул в бумажку, которую держал в левой руке, — скромные цветы в знак благодарности, доставленной ему… — он снова сверился с текстом, — вашей красотой…

Холмогорова была просто потрясена: ей в жизни никто не дарил таких божественных цветов да еще в таком количестве. Текст сопроводительной записки, правда, несколько двусмыслен, да и стиль хромает, но все равно — приятно! И так неожиданно!

— Будьте добры, лейтенант, занесите цветы в комнату, — сказала она, но, спохватившись, что участковый может увидеть следы учиненного дарителем погрома, поправилась: — Лучше поставьте здесь, в коридоре…

— Надежда Федоровна, позвольте я… Мне можно это сделать? — откуда-то сбоку от лейте-нанта Химичева выскочил розовый от смущенья Кабан.