Доктрина шока - читать онлайн книгу. Автор: Наоми Кляйн cтр.№ 40

Это наложило отпечаток на представления об истории революции свободного рынка, где не упоминается о том, в какой ситуации чрезвычайного насилия она родилась. Чикагские экономисты не говорили о пытках (это не имеет отношения к их сфере познаний), подобным образом группы правозащитников почти не упоминали о радикальных преобразованиях в экономической сфере (это выходило за рамки их узкого юридического кругозора).

Лишь один крупный отчет правозащитников того времени показывает, что репрессия и экономика — это фактически единый проект. Речь идет о проекте «Бразилия. Это не должно повториться». Обращает на себя внимание еще один факт: это единственный отчет комиссии по расследованиям, независимой от государственной или иностранной поддержки. Он основан на документах военных судов, которые сумели скопировать отважнейшие юристы и деятели церкви в те годы, когда страна находилась под властью диктатуры. Описав некоторые из кошмарных преступлений, авторы отчета задают наиважнейший вопрос, которого столь тщательно избегают все остальные: почему? И дают простой ответ: «Потому что экономическая программа была крайне непопулярна среди широких масс населения, ее приходилось реализовывать с помощью насилия» .

Радикальная экономическая модель, пустившая столь глубокие корни во времена диктатуры, оказалась прочнее, чем генералы, которые ее внедряли. Прошли годы после того, как солдаты вернулись в свои бараки, а латиноамериканцам вернули право выбирать себе новое правительство, но логика чикагской школы сохранилась.

Клаудиа Акунья, аргентинская журналистка и преподаватель, рассказала мне, как трудно было в 70-80-е годы осознать, что насилие стало для хунты не самоцелью, но средством. «Нарушения прав человека были такими вопиющими, такими невероятными, что главной задачей стало их остановить. Но хотя можно было добиться уничтожения секретных камер пыток, невозможно было упразднить экономическую программу, которую начали осуществлять военные и которая продолжает реализовываться сегодня».

В итоге, как предсказывал Родольфо Вальш, гораздо больше жизней уничтожило «запланированное обнищание», чем пули. В каком-то смысле все произошедшее в странах южного конуса Латинской Америки в 70-х, что выглядело тогда как убийство, было на самом деле невероятно жестоким вооруженным ограблением. «Кровь пропавших без вести людей оказалась просто ценой экономической программы», — сказала Акунья.

Дебаты о том, можно ли действительно отделить «права человека» от политики и экономики, касаются не только Латинской Америки, этот вопрос возникает, когда государство применяет пытки для достижения своих целей. Несмотря на налет таинственности и естественное желание рассматривать их как отклоняющееся поведение, никак не связанное с политикой, пытки не такая уж сложная или таинственная вещь. Грубейшее средство принуждения, они используются с удивительной предсказуемостью, когда местный деспот или иностранный оккупант не встречает поддержки, необходимой для управления. Таковы Маркос на Филиппинах, шах в Иране, Саддам в Ираке, французы в Алжире, израильтяне на оккупированных территориях, США в Ираке и Афганистане. И этот список можно продолжать бесконечно. Массовая жестокость по отношению к заключенным — почти безошибочный индикатор того, что политики пытаются осуществлять программу — политическую, религиозную или экономическую, — которая не пользуется поддержкой большинства граждан. Как экологи могут определить экосистему по наличию некоторых видов растений или птиц — «видов-индикаторов», так и пытка есть индикатор режима, реализующего глубоко антидемократичный проект, даже если этот режим появился в результате законных выборов.

Известно, что пытка совершенно ненадежное средство для извлечения нужной информации на допросе, но как средство запугивания и контроля над населением она крайне эффективна. Именно по этой причине в 1950-1960-е годы жителей Алжира так сильно раздражали французские либералы, которые возмущались тем, что их солдаты пытают борцов за освобождение электротоком или погружают в воду, но ничего не сделали для приостановки оккупации, которая и была причиной этих зверств.

В 1962 году Гизель Алими, французский адвокат нескольких алжирцев, которая была зверски изнасилована и подвергалась пыткам в тюрьме, гневно писала: «Эти слова — давно затасканные клише, и с тех пор, как в Алжире применяют пытки, они повторяются вновь и вновь, с тем же негодованием, с теми же призывами собрать подписи протестующих, с теми же обещаниями. И эта рутина, доведенная до автоматизма, не остановила ни одного удара током или ни одной пытки водой и нисколько не ограничила власть тех, кто их применяет». О том же пишет Симона де Бовуар: «Нравственные протесты против "эксцессов" или "злоупотреблений" — это ошибка, которая косвенно делает соучастником преступления. Тут не существует "злоупотреблений" или "эксцессов", это одна всесторонняя система» .

По ее словам, оккупацию невозможно проводить человечно, не существует человечного способа управлять людьми вопреки их воле. И приходится выбирать, пишет Бовуар: или согласиться с оккупацией наряду со всеми ее методами принуждения, «или отвергнуть не только отдельные акции, но и главную цель, которая их оправдывает и для достижения которой они очень важны». Подобный выбор можно сделать относительно Ирака или конфликта Израиля с Палестиной сегодня, а в 1970-е годы только с такой позиции можно было относиться к странам южного конуса. Не существует доброго и мягкого способа осуществления оккупации, подобным образом невозможно мирным путем отнять у миллионов граждан то, что им необходимо для достойной жизни, а именно это стремились осуществить «чикагские мальчики». Чтобы разбоем отнять у людей землю или привычный образ жизни, необходима сила или по меньшей мере правдоподобная угроза, именно поэтому грабители носят пистолеты и нередко их применяют. Пытки омерзительны, но часто это рациональное средство достижения определенной цели, а возможно, даже единственное такое средство. И это заставляет поставить серьезные вопросы, которые так часто не решались задать себе люди, наблюдая за происходящим в Латинской Америке. Не является ли неолиберализм по самой своей природе идеологией насилия? Может быть, его цели требуют прохождения цикла жестокой политической чистки, за которой следует подчищающая операция по поводу нарушения прав человека?

Один из самых ярких ответов на этот вопрос дает Серхио Томаселья, фермер, выращивавший табак, и генеральный секретарь Аграрной лиги Аргентины, который испытал на себе пытки и провел пять лет в тюрьме, как и его жена, другие родственники и друзья . В мае 1990 года Томаселья сел в ночной автобус, направлявшийся из сельской провинции Корриентес в Буэнос-Айрес, чтобы выступить перед Аргентинским трибуналом, где проходили слушания показаний о нарушении прав человека во время правления хунты. Выступление Томасельи отличалось от всех прочих. Он стоял перед городскими жителями в рабочей обуви и одежде фермера и объяснял собравшимся, что стал жертвой длительной войны — войны между бедными крестьянами, которые мечтали о клочке земли для создания кооператива, и всемогущими землевладельцами, которым принадлежала половина всей земли этой провинции. «И эта история продолжается: те, кто отняли земли у индейцев, продолжают угнетать нас при помощи своих феодальных структур» .