Русские во Второй мировой войне - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Уткин cтр.№ 66

Возможно, на Сталина действовал опыт Первой мировой войны. Тогда политическая власть — кайзер — оказалась оттесненной от руля управления Германией уже через несколько месяцев после начала боевых действий. В Берлине воцарились Гинденбург и Людендорф. Именно их приказы имели силу законов, именно их оценки происходящего являлись официальными, именно их указания были решающими для канцлера Бетман-Гольвега.

Можно предположить, что Сталин искал аналогию во внутренней расстановке сил в Германии. Гитлер — политический руководитель, но в недрах рейха действует и власть военных. В случае кризиса военные могут занять доминирующее положение. Гитлер склонен к политическому компромиссу, военные жаждут довершить дело 1918 года — завоевать Россию. Ради избежания конфликта следует остерегаться провоцирующих германский генералитет действий. Неизвестно, была или нет у Сталина такая (или подобная) схема, но без нее трудно понять логику действий обычно в высшей степени подозрительного Сталина.

Увы, Сталин не знал подлинной истории взаимоотношений Гитлера и военной касты в Германии. В тишине каюты линкора «Дойчланд», спешившего из Киля на маневры в Кенигсберг весной 1934 г., недавно назначенный канцлер Гитлер заключил соглашение с военным министром фон Бломбергом. Гитлер стремился занять пост престарелого президента Гинденбурга. Бломберга, представлявшего военную касту, пугали вооруженные отряды нацистской партии СА. Бломберг пообещал поддержать президентские амбиции фюрера национал-социалистов, если тот разоружит параллельную вооруженную силу в Германии.

Гитлер задерживал выполнение своего обещания — речь шла о камарадах, приведших его к власти. Тогда его вызвали в имение Гинденбурга Нойдек. Здесь, стоя несколькими ступеньками выше, облаченный в парадный военный мундир, Бломберг жестко отчитал канцлера: «Если правительство рейха не сумеет осуществить ослабления напряженности, президент введет военное положение и передаст контроль над страной армии». Во время четырехминутной аудиенции президент Гинденбург повторил ту же идею. Бломберг стоял рядом. Канцлера отпустили.

То был последний раз, когда армия продиктовала свою волю Гитлеру. В течение десяти дней руководство СА было уничтожено — это сделали отряды СС, а армия оставалась в казармах. Начиная с августа 1934 г. каждый военнослужащий вооруженных сил должен был принести присягу на личную верность «Адольфу Гитлеру, фюреру рейха и германского народа, верховному главнокомандующему вермахта».

С этого времени оспаривать первенство Гитлера в Германии стало смертельно опасно. Армия не заступилась за своих прежних вождей, таких, как генерал-лейтенант Курт фон Шляйхер, а вскоре смерть Гинденбурга подкосила главный инструмент ее воздействия на национальные дела. Провозглашенная Гитлером задача перевооружения армии «заняла» военные круги. 17 марта 1935 г. тот же Бломберг оценил ситуацию в стране так: «Преодолев внутренний конфликт, армия расчистила почву для богом посланного архитектора. Вооруженный волей и духовной силой, этот человек преуспел там, где потерпело поражение целое поколение».

Запоздалое признание первенства Гитлера не спасло лично Бломберга от отстранения и национального позора. А декрет от 4 февраля 1938 г. объединил все три рода вооруженных сил под единым командованием Гитлера: «Отныне я лично осуществляю непосредственное руководство всеми вооруженными силами». Гитлер противопоставил руководимое им ОКВ подчиненному командованию армии (ОКХ). В Оберкомандо вермахт верные Гитлеру Кейтель и Йодль стояли над всей традиционной армейской кастой.

Всего этого не знал (или не смог оценить) Сталин, постоянно ожидавший самостоятельного слова той касты, что возобладала над цивильными в Первой мировой войне. Лишь через двадцать лет после окончания войны английский историк А. Кларк напишет: «Структура рейха не являла собой более дуумвирата, совместного правления гражданской администрации и власти военных; возникла пирамида власти с Гитлером на самой вершине».

При этом Гитлер испытывал к военной касте нечто вроде презрения. По его словам, в ходе четырехлетия Первой мировой войны всемогущие военные, допущенные к управлению государством, делали одну ошибку за другой. Они настояли на губительной неограниченной подводной войне, приведшей к вступлению в конфликт Соединенных Штатов. Военные вожди не сумели заключить сепаратного мира с царской Россией, когда это было возможно. Они настояли на создании марионеточного Польского королевства, что отсекло всякую возможность примирения с Россией.

Бездумный аннексионизм военных вождей Германии в отношении Бельгии и Франции лишил смысла мирную инициативу папы римского. Гинденбург и Людендорф совершили катастрофическую ошибку, позволив Ленину прибыть в Петроград. Привязавшись к Вердену, генерал Фалькенгайн потерял шанс подлинного удара по Франции. Прорыв Людендорфа на Западном фронте весной — летом 1918 года был столь кровавым для германской армии, что в дальнейшем Германия не сумела обеспечить оборону своих рубежей. Гитлер полагал, что подключение военных к стратегическим решениям может только ослабить его государство.

В то же время, начиная с зимы 1940 года, военные руководители Германии отбросили всякие претензии на самостоятельность в вопросах стратегического планирования. «Все эти представители ОКВ и ОКХ, — вспоминает генерал Гудериан, — с которыми я говорил, излучали неистребимый оптимизм и были просто неспособны к критике или возражениям». И главный аргумент Гитлера остался без критического анализа: «Надежда Британии покоится на России и Соединенных Штатах. Если Россию ликвидировать в этом уравнении, Америка тоже будет потеряна для Британии, потому что ликвидация России в огромной степени увеличит мощь Японии на Дальнем Востоке. Решение: крушение России должно быть частью этой борьбы — и чем скорее будет сокрушена Россия, тем лучше».

Беспредельная вера Сталина в то, что он сможет избежать рокового конфликта, является одним из самых трагических обстоятельств 1941 года. Захваченные документы германских архивов говорят о гигантской операции по введению в заблуждение противоположной стороны, проведенной Гитлером. Операции, увы, успешной.

Как пишет английский историк А. Буллок, «Сталин осознавал возможность войны с Германией, но не сумел понять идеологическое, можно смело сказать, — мифологическое значение ее для Гитлера, для которого эта война выходила за рамки разумного расчета. Сталин убедил себя в том, что раз уж он подписал нацистско-советский пакт, то Гитлер так будет занят остальной Европой, что для него станут очевидны обоюдные выгоды сохранения этого пакта».

Советская сторона достаточно ясно видела происходящее в Восточной Европе и периодически протестовала, если немцы нарушали статус кво. Так, СССР достаточно быстро и недвусмысленно отреагировал на ввод германских войск в Румынию и Болгарию. Последовали решительные протесты советского правительства в связи с нападением Германии на Югославию и Грецию, что рассматривалось в Москве как нарушение советско-германского пакта и угроза непосредственным советским интересам. В Кремле не могли не видеть, что действия вермахта являются показателем нечувствительности Гитлера к обеспокоенности, выраженной Молотовым в Берлине. Германское руководство не только грубо указало, что и Румыния и Болгария войдут в германскую зону влияния, но и не посчитало нужным проявить минимум внешней деликатности и предупредительности — оповестить о своих возможных инициативах на Балканах. А ведь Молотов говорил ни больше, ни меньше как об «интересах безопасности» Советского Союза.