Настольная книга сталиниста - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Жуков cтр.№ 30

Ежов письмо Енукидзе получил 13 мая. Сразу же направил Сталину, сопроводив припиской: «Так как из его заявления видно, что его отпуск на днях кончается, прошу разрешения вызвать его для допроса по ряду вопросов». Сталин, почему-то проигнорировав просьбу Ежова, наложил такую резолюцию: «Молотову, Кагановичу и другим. Освободить т. Енукидзе от обязанностей пред. ЦИК Закавказья и дать ему пост упол. ЦИК СССР по Минераловодской группе, оставив группу Сочи за т. Метелевым». В тот же день Политбюро утвердило предложение Сталина опросом (в нем приняли участие Ворошилов, Молотов, Каганович, Орджоникидзе, Андреев). [108]

Таким решением узкое руководство и лично Сталин вынуждены были опровергнуть содержание собственного же «Сообщения ЦК». Признать, что Енукидзе действительно был избран председателем ЗакЦИК, а не одним из председателей. Да ещё пойти ему навстречу, назначив его на ту самую должность, которой он столь настойчиво добивался. А две недели спустя Енукидзе вернулся в Москву. Не для дачи показаний в КПК, а для участия в Пленуме ЦК.

6 июня 1935 г., на второй день работы Пленума с докладом «О служебном аппарате секретариата ЦИК Союза ССР и товарище А. Енукидзе» [109] выступил Ежов. Выступил весьма своеобразно, далеко отойдя от конструкции и содержания недавнего «Сообщения ЦК». Начал Ежов, и, как оказалось, далеко не случайно, с напоминания о выстреле в Смольном. Сделал так для того, чтобы сразу же задать необходимый тон, привлечь внимание собравшихся к главному. «При расследовании обстоятельств убийства товарища Кирова в Ленинграде, — заявил он, — до конца еще не была вскрыта роль Зиновьева, Каменева и Троцкого в подготовке террористических актов против руководителей партии и советского государства. Последние события показывают, что они являлись не только вдохновителями, но и прямыми организаторами как убийства товарища Кирова, так и подготовлявшегося в Кремле покушения на товарища Сталина».

Только затем Ежов сообщил о «последних событиях». О том, что НКВД «вскрыл пять связанных между собой, но действовавших каждая самостоятельно террористических групп»: в правительственной библиотеке, комендатуре Кремля, троцкистов — военных работников, троцкистской молодежи, бывших активных участников белогвардейского движения. И уточнил: «Все они представляли собой единый контрреволюционный блок белогвардейцев, шпионов, троцкистов и зиновьевско-каменевских подонков. Все эти озлобленные и выкинутые за борт революции враги народа объединились единой целью, единым стремлением во что бы то ни стало уничтожить товарища Сталина».

Так впервые, официально и безапелляционно, бывшие вожди внутрипартийной оппозиции и их сторонники были объявлены контрреволюционерами, врагами народа. Объединены преднамеренно, сознательно с белогвардейцами, а противопоставлены отнюдь не большинству партии, а только Сталину. И не как его идейные противники, имевшие свои взгляды на то, каким должен быть курс ВКП(б), политика Советского Союза, а как заговорщики, террористы. Для подтверждения этого тезиса и послужило «кремлевское дело». Якобы широко разветвленное, далеко уходящее за пределы Кремля.

«Часть (заговорщиков. — Ю.Ж.), — продолжил Ежов, — все свои планы строит на организации покушения вне Кремля, для чего собирает сведения и ведет наблюдение за маршрутами поездок товарища Сталина, узнает, где он живет за пределами Кремля, в какие часы больше всего выезжает и, наконец, ищет удобного случая для организации покушения на Красной площади во время демонстрации. Другая часть главную ставку ставит на организацию покушения в самом Кремле, в особенности рассчитывая и добиваясь проникнуть на квартиру к товарищу Сталину». Здесь Ежов напрямую связал «террористов» с бывшим секретарем ЦИК СССР. «Свой план проникновения на квартиру к товарищу Сталину, — сказал он, — они строят на использовании личных связей с т. Енукидзе и с его приближенными, наиболее доверенными сотрудниками».

Всё более и более входя в роль прокурора, обличающего на суде преступников, Ежов начал использовать свои козыри — «признания» подследственных, которые изучал четыре месяца. Разумеется, не полностью, а только те отрывки из них, в которых шла речь о якобы готовившихся покушениях на Сталина. Точнее, о намерениях, о всего лишь принципиальной возможности таковых. Легко жонглируя заранее подобранными цитатами, Ежов позволил себе — для пущего эффекта — упомянуть показания и тех, кто полгода назад проходил по делу Николаева. Но все же, не теряя из виду основную цель, постарался свести результаты следствия по «кремлевскому делу» к прямой и равной ответственности Зиновьева и Каменева. Попытался убедить участников Пленума в том, что именно они «в своем стремлении пробраться к власти, ставили ставку на внутренние и, главным образом, внешние отношения». Поступая же подобным образом, загодя распределил сферы действий: «Организатором террора в Ленинграде был Зиновьев, все время поддерживавший связи с ленинградскими троцкистами (так в тексте! — Ю.Ж.), и в Москве организатором террора был Каменев».

Опираясь на материалы, полученные из НКВД, Ежов вновь и вновь стремился усугубить вину Каменева. Мол, Муханова сообщила следствию: «О группе, возглавлявшейся Н. Розенфельд, могу показать, что она была непосредственно связана с Л.Б. Каменевым». Ее же слова подтверждались опять же голословными признаниями Б. Н. и М. Б. Розенфельдов — «сам Каменев непосредственно направлял всю деятельность групп, давал им указания и был в курсе всей подготовки убийства товарища Сталина».

Но не обошёл Ежов и роли Троцкого, его личной вины, ответственности за терроризм. Правда, в данном случае он мог сослаться не на чьи-то сомнительные показания, а на откровения самого Троцкого, на его, по сути, провокационную статью «Рабочее государство, термидор и бонапартизм», опубликованную в номере 43 «Бюллетеня оппозиции» (апрель 1935 г.). «Нынешний политический режим в СССР, — писал Троцкий, — есть режим «советского» (или антисоветского) бонапартизма по типу своему ближе к империи, чем к консульству… Противоречие между политическим режимом бонапартизма и потребностью социалистического развития представляет важнейший источник внутренних кризисов и непосредственную опасность самого существования СССР как рабочего государства. Бонапартистское вырождение диктатуры пролетариата представляет поэтому прямую и непосредственную угрозу всем социальным завоеваниям пролетариата». Мало этого, в другой статье Троцкий не только признал, подтвердил существование в Советском Союзе политического терроризма, но и фактически оправдал его: «Политическая и моральная ответственность за самое возникновение терроризма в рядах коммунистической молодежи лежит на Сталине. Террористические тенденции в рядах коммунистической молодежи являются одним из наиболее болезненных симптомов того, что бонапартизм исчерпал свои политические возможности, вступил в период самой ожесточенной борьбы за существование» («Сталинская бюрократия и убийство Кирова» — «Бюллетень оппозиции», 1935 г., № 41).

Именно это утверждение Троцкого позволило Ежову сделать оказавшийся столь страшным по своим последствиям вывод. Троцкий, провозгласил секретарь ЦК, «стал теперь главным вдохновителем и организатором террора против вождей партии и правительства, мобилизуя вокруг себя все террористические элементы внутри и вне СССР».