Иной Сталин - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Жуков cтр.№ 44

На этом хорошо организованная трехнедельная пропагандистская кампания внезапно завершилась. Печать о деле Енукидзе забыла. Навсегда. Забыли о нем и в партийных организациях. И лишь месяц спустя состоялись те самые закрытые процессы, которые и призваны были обосновать и подтвердить все те обвинения, выдвинутые на пленуме Ежовым и закрепленные априорно членами ЦК. Но процессы, эти завершились несколько иначе, нежели хотелось бы Ягоде, на чем он, по существу, настаивал 2 мая, адресуясь лично к Сталину.

Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством В. В. Ульриха в закрытом — без участия обвинения и защиты — заседании 27 июля осудила по «Кремлевскому делу» 30 человек. Двоих (вместо 25), Синелобова и Чернявского, приговорили к расстрелу; 9, в том числе Л. Б. Каменева, его брата и первую жену того, — к десяти годам тюремного заключения; остальных — к заключению на срок от двух до семи лет. В тот же день Особое совещание НКВД по тому же делу приговорило к тюремному заключению на срок от трех до пяти лет 42 человека, к ссылке на два и три года — 37 человек, к высылке из Москвы — одного [28] .

Всего через два дня после того, как Ягода заявил о завершении следствия по «Кремлевское делу», 4 мая 1935 г., в Кремле по решению ПБ [1] руководство партии и правительство дали прием в честь выпускников военных академий, ставший впоследствии традиционным. Открыл его нарком обороны Ворошилов, а почти сразу же вслед за ним взял слово Сталин. Заговорил он не о проблемах службы в войсках новой когорты командиров, не об угрозе войны и необходимости готовиться к отражению врага, а совершенно об ином, что явно волновало его последнее время и чего на XVII съезде партии касался уже и он сам, и Каганович, а на VII съезде Советов СССР — Молотов. О том, что настало время опираться не на тех, кто обладал в прошлом революционными заслугами, а на профессионалов иного рода — на людей с высшим специальным образованием.

«Слишком много говорят у нас, — заметил, интригуя слушателей, Сталин, — о заслугах руководителей, о заслугах вождей. Им приписывают все, почти все наши достижения. Это, конечно, неверно и неправильно. Дело не только в вождях». А затем, после небольшого отступления, он объяснил, от кого же в действительности зависят успехи страны. «Раньше мы говорили, что „техника решает все“. Этот лозунг помог нам в том отношении, что мы ликвидировали голод в области техники и создали широчайшую техническую базу во всех отраслях деятельности для вооружения наших людей первоклассной техникой. Это очень хорошо. Но этого далеко не достаточно… Чтобы привести технику в движение и использовать ее до дна, нужны люди, овладевшие техникой, нужны кадры, способные освоить и использовать эту технику по всем правилам искусства… Вот почему старый лозунг „техника решает все“… должен быть теперь заменен новым лозунгом, лозунгом о том, что „кадры решают все“».

И тут же, используя хорошо знакомые ему приемы риторики, бросил в зал главный с его точки зрения вопрос: «Можно ли сказать, что наши люди поняли и осознали полностью великое значение этого нового лозунга?» И сам же ответил на собственный вопрос, высказав тем самым то, что его беспокоило: «Я бы этого не сказал». Далее он вернулся к главной теме «вельмож-бюрократов», подразумевая, скорее всего, именно их в неприятии нового лозунга:

«Равнодушное отношение некоторых наших руководителей к людям, к кадрам и неумение ценить людей является пережитком… Если мы хотим изжить с успехом голод в области людей и добиться того, чтобы наша страна имела достаточное количество кадров, способных двигать вперед технику и пустить ее в действие, мы должны прежде всего научиться ценить людей, ценить кадры, ценить каждого работника, способного принести пользу нашему делу».

Но только этой темой, вполне понятной на приеме в честь выпускников военных академий, Сталин не ограничился. В небольшом отступлении, которое он почему-то позволил себе, произнёс нечто загадочное, только намекнул на что-то, оставшееся непонятым и аудиторией, и теми, кто прочитал его речь в газетах два дня спустя.

«Среди наших товарищей, — начал Сталин, безусловно имея в виду соратников по партии, — нашлись люди, которые после первых же затруднений стали звать к отступлению… Они говорили: „Что нам ваша индустриализация и коллективизация, машины, черная металлургия, тракторы, комбайны, автомобили? Дали бы лучше побольше мануфактуры, купили бы лучше побольше сырья для производства ширпотреба и побольше бы давали населению всех тех мелочей, чем красен быт людей. Создание индустрии при нашей отсталости, да еще первоклассной индустрии, — опасная мечта“. Но эти товарищи не всегда ограничивались критикой и пассивным сопротивлением. Они угрожали нам поднятием восстания в партии против Центрального комитета. Более того, они угрожали кое-кому из нас пулями. Видимо, они рассчитывали запугать нас и заставить нас свернуть с ленинского пути… Понятно, что мы и не думали сворачивать с ленинского пути. Более того, укрепившись на этом пути, мы еще стремительнее пошли вперед, сметая с дороги все и всякие препятствия. Правда, нам пришлось при этом по пути помять бока кое-кому из этих товарищей. Но с этим уж ничего не поделаешь. Должен признаться, — заключил Сталин, — что я тоже приложил руку к этому делу» [2] .

Характеристика, данная Сталиным «товарищам», вполне могла относиться в равной степени и к троцкистам, и к зиновьевцам, и к правым. «Угроза пулями», казалось, напрямую связывалась с Зиновьевым и Каменевым, с выстрелом в Смольном. Но если бы это было так, ничто не мешало Сталину назвать «товарищей» поименно. Это было бы и логично, даже актуально и весьма выгодно с точки зрения оправдания процесса над теми, кто был объявлен причастным к убийству Кирова. Однако так Сталин почему-то не поступил, обошелся без фамилий. Следовательно, он имел в виду других людей, тех, о ком прямо сказать почему-то не решился, но и умолчать о содеянном ими не смог. А может, просто не удержался — проговорился.

Объяснение тому, на что лишь намекнул Сталин в своей речи 4 мая, как и того, что же стояло на самом деле за «Кремлевским делом», легко можно найти в нескольких документах. Прежде всего в доносе, полученном Сталиным в первых числах января 1935 г. от одного из близких родственников — брата его первой жены А. С. Сванидзе, тогда председателя правления Внешторгбанка, сообщившего о существовании заговора с целью отстранения от власти узкого руководства, к которому якобы были причастны Енукидзе и Петерсон [3] .

О том же свидетельствуют и собственноручные признательные показания, данные в первые же минуты после ареста Енукидзе — 11 февраля 1937 г. в Харькове и Петерсоном — 27 апреля 1937 г. в Киеве разным следователям. Оба показали, что готовили переворот, намереваясь арестовать или, при необходимости, убить Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова и Орджоникидзе [4] . А 19 мая 1937 г. о том же поведал и Ягода, но лишь через полтора месяца после ареста. Он также назвал Енукидзе и Петерсона в числе руководителей «заговорщицкой организации правых». Подтвердил же такое заявление ссылкой на слова, якобы сказанные Енукидзе в 1932 или 1933 г.: