Иной Сталин - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Жуков cтр.№ 104

И все же как в апреле, так и в первой половине мая Ежов и не смог еще получить достаточно весомые доказательства существования «военно-политического заговора», которые убедили бы узкое руководство. Даже очередной допрос Ягоды не принес желаемого. 13 мая он заявил своим следователям, Когану и Ларнеру, и без того хорошо им известное: летом 1936 г. «в протоколах следствия по делу троцкистской организации уже появились первые данные о наличии военной группы троцкистов в составе Шмидта, Зюка, Примакова и других. Вскоре я вынужден был пойти на аресты. Сначала, кажется, Шмидта, Зюка, а в дальнейшем и самого Примакова» [12] . Но такие показания доказывали лишь одно: если «заговор в НКО» и существовал, Ягода о нем ничего не знал, что весьма сомнительно. Скорее всего, бывший нарком внутренних дел, стремясь угодить следователям, в своих ответах исходил лишь из той информации, которой обладал перед переводом в наркомсвязь.

Естественно, эти показания никак не могли удовлетворить Ежова. Потому-то он, в надежде получить нужные, и пошел на рискованные действия. 12 мая был арестован начальник Военной академии имени Фрунзе командарм 2-го ранга А. И. Корк, а 15 мая — временно не имевший должности комкор Б. М. Фельдман. Оба — только на основании показаний М. Е. Медведева. Ну а тот еще 8 мая признал свое участие в «троцкистской военной организации», якобы возглавляемой Фельдманом, а уже через два дня, 10 мая, существенно изменил первоначальные показания — сообщил о существовании «военной контрреволюционной организации», якобы созданной для «свержения советской власти, установления военной диктатуры с реставрацией капитализма, чему должна была предшествовать вооруженная помощь интервентов». Он просто повторил те самые обвинения, которые впервые были сформулированы А. Я. Вышинским на январском процессе, не использовав лишь одно определение — «троцкистская». Говоря же о руководителях «подпольной организации», Медведев уже не вспоминал о Фельдмане, а назвал другие фамилии — Тухачевского как «возможного кандидата в диктаторы», Якира, Путну, Примакова и Корка [13] .

Только теперь Ежов получил те самые «весомые доказательства», которые он столь долго искал и которые «подтверждали» апрельские показания «чекистов» — М. И. Гая, Г. Е. Прокофьева, З. И. Воловича [14] . Получил «факты», которые и позволили объединить давнее дело «Клубок», к которому были причастны Корк, Медведев, Фельдман и в котором уже фигурировал, хотя и весьма проблематично, Тухачевский, с совершенно новым, только что раскрытым «заговором в армии», позволявшим выйти на самые высокие фигуры в РККА.

Однако и на этот раз, как можно довольно уверенно предполагать, узкое руководство согласилось с новыми репрессиями скорее как завершающими дело «Клубок», нежели начинающими «заговор в армии». В пользу именно такой гипотезы говорит то, что многие из двадцати восьми военнослужащих в звании от полковников и выше, арестованных в первой половине мая, в 1933–1935 гг. служили в Московском военном округе, под командованием А. И. Корка.

Еще одним свидетельством в пользу такой гипотезы является и то, что даже после показаний Медведева, породивших первую, сравнительно небольшую волну арестов в армии, узкое руководство так и не дало Ежову карт-бланш, а ограничилось сравнительно мягкой мерой — второй за десять дней мая перестановкой высшего начсостава. 20 мая решением ПБ были переведены И. Э. Якир из Ленинградского военного округа в Закавказский и И. П. Уборевич из Белорусского в Средне-Азиатский. Кроме того, как это уже делалось 10 мая, Я. Б. Гамарника сняли с поста начальника Политуправления РККА и понизили до должности члена военного совета Средне-Азиатского военного округа [15] .

Несмотря на столь подчеркнуто мягкую меру, слишком многое свидетельствовало, что ситуация в целом начинает меняться к худшему. 14 мая, поначалу без каких-либо объяснений, были отстранены от должности три первых секретаря обкомов: Донецкого — С. А. Саркисов, Свердловского — И. Д. Кабаков, Ярославского — А. Р. Вайнов [16] . Понятным выглядело лишь снятие Саркисова, ибо оно легко связывалось с недавним постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О работе угольной промышленности Донбасса». Разъяснение по поводу Кабакова последовали три дня спустя. Еще одно решение ПБ прямо указало: «по имеющимся материалам» он «обвиняется в принадлежности к контрреволюционному центру правых», потому исключается из партии, выводится из состава ЦК с передачей дела в НКВД [17] . Мотивы снятия Вайнова были даны лишь месяц спустя на областной партконференции, признавшей его работу «неудовлетворительной».

Решением ПБ от 14 мая на ставшие вакантными должности «рекомендовались» (что дискредитировало резолюцию только что прошедшего пленума о ликвидации кооптации): Э. К. Прамнэк, то того первый секретарь Горьковского обкома, — в Донецкий обком, А. Я. Столяр, возглавлявший парторганизацию Кировской области, — в Свердловский и Н. Н. Зимин, замнаркома путей сообщения по политчасти, а еще ранее заведующий транспортным отделом ЦК ВКП(б), — в Ярославский [18] .

Кроме того, 17 мая по обвинению в том, что «знали о контрреволюционной работе грузинского троцкистского центра, но скрыли это от ЦК», были исключены из партии и высланы из Москвы в Астрахань двое большевиков с огромным дореволюционным стажем — Ш. З. Элиава и М. Д. Орахелашвили [19] . Наконец, 20 мая последовало еще одно репрессивное решение ПБ — был снят с должности и исключен из партии с передачей дела в НКВД К. В. Уханов [20] , нарком легкой промышленности РСФСР.

Чем же могла быть вызвана эта весьма необычная для последних лет серия снятий партийных и государственных деятелей, слишком хорошо известных в стране в 20-е годы? Действительно ли они принадлежали к каким-либо «подпольным» «троцкистским», «правым» или «троцкистско-правым» организациям и центрам? Пока, до рассекречивания всех архивов партии, но прежде всего — НКВД, можно лишь строить предположения, гипотезы, версии, создавать их на основе не вызывающих ни малейшего сомнения фактов. Единственным же бесспорным фактом, проливающим свет на происходившие тогда события, является решение ПБ от 20 мая, принятое буквально тогда же — о дате созыва пленума ЦК для рассмотрения доклада Я. А. Яковлева о проекте нового избирательного закона. Его наметили открыть ровно через месяц — 20 июня [21] .

Скорее всего, именно это предстоящее в скором времени событие, вызывавшее вполне обоснованное беспокойство членов узкого руководства, и развязало руки Ежову. Оно и позволило ему провести очередные аресты высшего начсостава армии, да и не только их. Способствовали этому и очередные показания — «признания» Ягоды. 19 мая он заявил своим следователям: