Закат Америки. Впереди Средневековье - читать онлайн книгу. Автор: Джейн Якобс cтр.№ 42

Карен Армстронг в своей истории ислама объединяет преобразующие силы постаграрной культуры с социальной неустойчивостью, которую она порождает. По поводу образования она пишет следующее:

«Когда ресурсы были жёстко ограничены, оказывалось невозможно поощрять изобретательность и оригинальность в такой степени, как мы это делаем, на Западе. Мы стремимся знать больше, чем знало поколение наших родителей, и исходим, из того, что наши дети сделают следующий шаг вперёд. Ни одно общество в прошлом не могло себе позволить постоянное переобучение персонала и обновление инфраструктур, которые необходимы для инноваций в огромном масштабе. Соответственно во всех традиционных обществах, включая и общество аграрной Европы, обучение было отстроено так, чтобы тормозить любознательность и изобретательность индивида. Иначе они могли нарушить стабильность сообщества, у которого в руках не было инструментов для того, чтобы освоить и применить новые идеи… Ученики заучивали старые тексты и комментарии к ним наизусть — само обучение представляло собой зачитывание учебника. При публичных диспутах между учёными предполагалось, что один из них был прав, а другой заблуждался, и не было идеи, что противостоящие взгляды могут быть синтезированы в новом знании».

Замечания Армстронг фокусируются на Ближнем Востоке и исламской схеме фундаменталистского обучения. Но ей есть что сказать о драмах, которые переживают постаграрные культуры вообще. Начиная с XVI века:

«Западное общество более не сдерживалось теми оковами, что аграрная культура… Одно за другим следовали изобретения и открытия в медицине, навигации, сельском хозяйстве и промышленности. Каждое из них порознь не имело решающего значения, но их кумулятивный эффект оказался радикальным. К 1660 году инновации происходили в таком масштабе, что прогресс стал необратимым: открытие в одной области непременно вело к формированию новых идей в другой… Люди в Европе и Америке наращивали уверенность в том, что прогресс непрерывен. К тому времени, когда технизация общества привела к промышленной революции XIX века, люди Запада обрели такую уверенность в себе, что им уже не требовалось искать вдохновение в прошлом, как это свойственно аграрным культурам и их религиям. Они устремили взоры в будущее.

Для участия в научных и производственных проектах требовалось возраставшее число людей на первичных уровнях деятельности — печатников, клерков, заводских рабочих. Им уже требовался некий уровень образованности. Требовалось все больше людей, способных покупать товары массового производства, т. е. живущих несколько лучше, чем требовалось для физического существования… Если государство хотело использовать человеческий ресурс для роста производительности труда, оно нуждалось в том, чтобы втянуть в процесс группы, ранее сегрегированные и вытолкнутые на обочину, как это случилось с евреями… Идеи демократии, плюрализма, толерантности, прав человека, светского характера культуры не были уже только прекрасными мечтаниями. Они были востребованы современным государством, по крайней мере отчасти. Было обнаружено, что для своей эффективности современное государство должно быть организовано на светской, демократической основе. Обнаружилось также, что если общества организованы по новым рациональным и научным нормам, они становятся неодолимыми, традиционные аграрные страны не могут быть для них соперниками».

Однако кое-что осталось без изменений. В постаграрной культуре, точно так же как и в аграрной, все оказывается связано со всем. Во всяком случае, если какой-то элемент системы усиливается, усиливается и вся сеть. А если какой-то элемент ослабевает, ослабевают и другие. Сложная новая культура не оказалась так просто экспортируемой и контролируемой, как того ожидали европейские империалисты. Как пишет Армстронг:

«Аграрные колонии восприняли колонизацию как вторжение разрушительного, чуждого начала. Модернизация была сугубо поверхностной — по необходимости, коль скоро хотели быстро достичь того, на что Европе потребовалось три столетия. В Европе современные идеи имели достаточно времени, чтобы постепенно просачиваться во все классы общества. В колониях лишь небольшие группы, принадлежавшие к верхнему слою общества и (что существенно) к военной касте, могли получить европейское образование… Общество раскололось, и две его части все труднее могли понимать друг друга… Теми, кто остался за рамками процесса модернизации, управляли сообразно светским кодексам законов, которых управляемые не понимали… Постройки в западном стиле «модернизировали» города, чаще, всего превращая древние центры в музейные предметы, в приманку для туристов… Люди чувствовали себя потерянно в своей собственной стране. Местные жители всех общественных классов испытывали горечь прежде всего по поводу того, что они более не были хозяевами собственной судьбы. Они испытали угнетающую утрату идентичности».

Даже на Западе люди нашли переход от культуры аграрной к постаграрной весьма тяжким испытанием, а многие испытывают болезненное чувство по сей день. Но так или иначе западный человек модернизировался в собственном темпе и в соответствии с собственной программой. Это роскошь, которой были лишены европейские колонии за исключением — частичным — Гонконга. В Европе и в Америке модернизация сопровождалась расширением автономии личности и инновациями. В колониях ей сопутствовали утрата автономии и навязанная имитация западного поведения, обустройства и жизненных целей.

Рывки, привнесённые в неподготовленные аграрные общества западными империями и позднее их объединёнными учреждениями вроде Всемирного банка, ВТО и Международного валютного фонда, уже породили новое Средневековье. В особенности это проявилось в африканских странах, таких как Руанда, Либерия, Конго (Заир), Сьерра-Леоне и Зимбабве, а также в Камбодже (Кампучии) и Бирме (Мьянме). Две последние были вполне стабильны и относительно процветали в своём статусе аграрных культур. Даже казалось, что они довольно гладко адаптировались к французскому и британскому господству соответственно. Затем обе погрузились в постколониальный ужас.

Современный мир представляет собой поразительную мозаику, составленную из культур-победителей; групп, погруженных в старое или новое Средневековье; групп, пытающихся выбраться из порочной спирали, тянущей их вниз; остатков доаграрных культур; обломков рухнувших империй. Даже внутри одной страны существует такая мозаика из культур современных, архаичных и средневековых.

Группы людей, к которым относятся снисходительно, над бессилием и глупостью которых принято потешаться, нередко (возможно, что всегда) представляют собой средневековые популяции. Они «заторможены» тем, что их идентичность и их культура приписаны к своего рода чистилищу. Я знавала такой островок в 1930-е годы — в богом забытом месте Аппалачских гор, в Северной Каролине. Жители этих мест утратили родовую память. Возможно, что это произошло из-за медленного накопления неадекватности к окружению. Перебравшись в горы, где они обрекли себя на изоляцию, эти люди утратили многие из умений, которые их предки привезли из Европы и с восточного побережья США. Они не были ни глупы, ни беспомощны. Да и их архаичность была не вполне последовательной: они изготовляли на продажу соломенные шляпы, метлы, английские булавки и вязали так называемые сьюксы (по имени индейского племени). Получив помощь извне, они восстановили утерянные умения. А с возвращением ранее переехавших в другие места (и их сбережений) часть этих людей обрела новый интерес к будущему и его возможностям.