Как разграбили СССР. Пир мародеров - читать онлайн книгу. Автор: Лев Сирин cтр.№ 31

— Да, сейчас многие говорят, особенно по поводу микроэлектроники, наноэлектроники: мол, не имеет смысла вкладывать в это деньги, мы отстали навсегда, проще купить. А я возражаю: пока у нас есть квалифицированные научные и инженерные кадры, мы навсегда не отстали, мы всегда можем догнать. Но для того, чтобы догнать, нужно вкладывать средства в это дело. Могу привести историческую аналогию. Когда 20 августа 1945 года было принято постановление о создании Специального комитета при ГКО СССР и 1-го Главного управления при СНК СССР, подразумевавшее широкое развертывание работ по атомной проблеме и созданию атомного оружия, мы в этой области отставали очень серьезно. Но в результате даже обогнали американцев в разработках, связанных с водородным оружием.

Можно много таких примеров привести. Когда мы, скажем, начинали работы по ракетному оружию, конечно, немецкий, ставший американским, ученый Вернер фон Браун был впереди. Королев и сотрудники ездили тогда в Германию, пытались привлечь к этой работе иностранных специалистов — но к тому времени все сливки там уже забрали американцы; мы отставали... Но первым-то в космос полетел наш спутник! Простите, но в полупроводниковой электронике мы тоже отставали, а все приборы на гетероструктурах первыми сделали именно мы. Я никогда не забуду рассказ о том, что когда Мстислава Всеволодовича Келдыша первым из советских ученых допустили посетить Линкольновскую лабораторию в США в 1972 году — меня туда, кстати, несмотря на все просьбы сотрудников этой лаборатории, не пустили, как узкого специалиста в данной области, способного подглядеть секреты, — Келдыш спросил, а какие работы советских ученых по полупроводниковым лазерам вы знаете. Ему ответили: «Извините, мы просто повторяем то, что сделал Алферов!» Мстислав Всеволодович, вернувшись из США, первым делом задал вопрос: «Алферов — член академии или нет?» Хотя должен сказать, что авторитет самого академика Келдыша в США был чрезвычайно высок. В 1974 году я был в гостях, дома у Гарольда Брауна, ректора Калифорнийского технологического института — позже, в правительстве Картера, он стал министром обороны США. И когда во время нашей беседы за ужином я вспомнил о том, как много для развития науки сделал Келдыш, Браун сказал: «Келдыш был моим гостем в этом доме», — и повел меня на второй этаж, где в гостевой комнате, держась за простыню на кровати, добавил: «На ней спал Келдыш!» Сказано это было с величайшим пиететом.

— Фактически на излете 1990-х в 2000 году, Вы получили Нобелевскую премию. Это была своего рода дань советской науке, так как корни Вашей премии глубоко уходят в советское время.

— Это так. Первые лазеры, солнечные батареи, светодиоды — все это наше! А начал я всем этим заниматься еще в 1962 году, основные идеи сформулировал в 1963 и в 1965 годах, а главные результаты мы получили в конце 1960-х годов, и лишь потом этим делом стали широко заниматься во всем мире. Так что это тот случай, когда дать премию за гетероструктуры без нас было нельзя. А то, что дали поздно?.. Ну, это часто бывает, и в этом смысле Нобелевский комитет поступает правильно, ведь самое печальное в премиях, когда она дается за слабую или ошибочную работу, в нашем же случае все уже было ясно. Кстати, в 1996 году Нобелевский комитет по физике проводил в Мальме, в Швеции, специальный нобелевский симпозиум по гетероструктурам, где основными докладчиками — вступительным и заключительным — были Кремер и Алферов. И когда нам дали Нобелевскую премию в 2000 году, первое поздравление я получил от Герберта Кремера по электронной почте: «Поздравляю! И ты можешь поздравить меня! Но я думал, что мы поедем в Стокгольм четыре года назад, после симпозиума...»

— Иосиф Виссарионович считал Сталинскую премию более престижной, чем Нобелевскую, и, вероятно, как следствие — отечественные ученые стали ощущать внимание из Стокгольма лишь после смерти вождя. Семенов стал первым советским лауреатом в 1956 году, Тамм, Черенков и Франк в 1958-м... Политический аспект в принятии решений нынче совсем чужд Нобелевскому комитету?

— С моей точки зрения, в принятии решений о присвоении Нобелевских премий мира политическая подоплека является решающей. Известно, что, когда Черчиллю сообщили, что он — Нобелевский лауреат, он первым делом спросил: «Надеюсь, не за мир?» Ему, как вы помните, была присуждена премия по литературе, что тоже несколько странно... Написанная им «История Второй мировой войны» содержит массу интересных документов, но я бы не считал ее образцом литературного стиля. Нобелевские премии по литературе часто имели элемент политики, особенно при присуждении их советским и российским писателям, но Нобелевские премии по науке не имеют никакой политической подоплеки. Я бы даже сказал так: практически всегда, когда в послевоенные годы Нобелевский комитет имел возможность присудить премию европейцам, в том числе советским или российским ученым, он это делал.

А то, что среди нобелевских лауреатов большинство американцы... так нужно просто признать, что в послевоенные годы в Соединенных Штатах наука развивалась более широко, более эффективно, чем в других странах. И когда среди нобелевских лауреатов, которые имеют право на выдвижение новых кандидатур и к которым поступают на экспертизу научные работы, большинство представителей США, естественно, что они свои достижения знают лучше, чем то, что происходит с наукой в Европе и в России. Правда, лично моя первая научная награда, присужденная мне в 1971 году, еще до того, как я получил Ленинскую премию, — это золотая медаль Франкли-новского института в США. Более того, я знаю, что изначально на эту медаль выдвинули американцев, но в процессе экспертизы пришли к выводу, что да, американцы прекрасно поработали, но Алферов сделал эту работу раньше.

Кстати, я получил право выдвигать ученых на Нобелевские премии примерно в 1976 году, поскольку Нобелевский комитет дает это право не только лауреатам, но и просто известным специалистам в тех или иных областях. С тех пор я регулярно получаю от комитета по физике конверт, куда я могу внести свое предложение на премию. А после того, как я стал Нобелевским лауреатом, я могу выдвигать кандидатуры как на премию по физике, так и на премию по химии, на которые я выдвигал и выдвигаю советских и российских ученых, а когда есть возможность — а это всегда помогает, — я выдвигаю отечественного ученого в связке с западным. Я очень надеюсь, что российские ученые еще получат Нобелевские премии. У нас есть достойные этого выдающиеся физики, хотя, откровенно говоря, в основном их работы выполнены в советское время.

— В 1990-е годы в науке возникло новое явление: ею все чаще и чаще стали руководить менеджеры. Правильно ли это было?

— Я могу вам по этому поводу сказать следующее. Когда создавался Госплан в 1920-е годы, на Политбюро обсуждалась кандидатура его председателя. Было два претендента: академик Глеб Максимилианович Кржижановский и Пятаков. Владимиру Ильичу Ленину о них доложили примерно так: Кржижановский блестящий ученый, но к административной работе склонности не имеет, а Пятаков блестящий администратор, но не ученый. Ленин сказал: «Я думаю, абсолютно правильно, если председателем Госплана станет человек, который по-настоящему все понимает, — и пусть им будет Кржижановский, а заместителем к нему поставим этого блестящего администратора Пятакова». Я думаю, что и в постсоветской науке должно было быть именно так.