Как разграбили СССР. Пир мародеров - читать онлайн книгу. Автор: Лев Сирин cтр.№ 100

— ...в котором не последнюю роль играет, очевидно, государство. Насколько велика зависимость творца от власть предержащих? Вы, один из самых удачливых и востребованных скульпторов современности, сами пришли к правителям или они Вас нашли?

— Я приведу вам пример... Когда я жил в Тбилиси, главный архитектор города попросил меня принять участие в планировании строительства детского кинотеатра. Я сделал эскиз, в котором отразил близкую к детской пластику. Этот эскиз висел в кабинете главного архитектора до тех пор, пока из столицы не приехал заместитель главного архитектора Москвы Мдоянц. И как мне потом рассказали, Мдо-янц, увидев мой эскиз, поехал к Посохину — они строили тогда объекты в Пицунде, — говорит ему: «Я нашел художника, которого мы ищем — он мыслит монументально». Меня приглашает к себе Посохин и говорит: «Видите, у нас все здания получаются одинаковые. Если у вас родится идея, как можно придать им индивидуальность, — дайте мне, пожалуйста, знать».

Я начал размышлять... И знаете, что мне помогло? То, что в свое время я изучал этнографию и археологию. Первым моим местом работы был тбилисский Институт истории, этнографии и археологии, в котором я проработал 7 лет. Мое творческое мышление было сформировано таким образом, что я начал с того, что изучил эпоху, когда возникла Пицунда. Так я наткнулся на идею использовать мозаику: выяснил, что в свое время в Пицунде были известнейшие в тех краях красиво оформленные бани... Корпуса домов я тоже назвал нестандартно: «Колхида», «Амра»... Семь корпусов — семь оригинальных названий.

Все эти свои задумки я вынес на обсуждение в Моспроект, куда представили свои проекты по этим объектам и другие молодые художники. Выиграл конкурс. Так было сформировано и впервые воплощено в жизнь мое творческое мышление — синтез монументальной архитектуры и искусства. В Пицунду часто приезжало высшее руководство страны. Там были их госдачи. Косыгин нередко даже проводил в Пицунде выездные правительственные заседания. Там заседало и ВЦСПС (аббревиатура названия центральной профсоюзной организации в СССР. — Прим. авт.). Естественно, они могли видеть мою работу. Только я закончил работу в Пицунде, сверху поступило распоряжение направить меня в Адлер, участвовать в строительстве детского городка. Потом меня приглашали работать в Сочи, Мисхор, Хосту...

— Недоброжелателей на этом пути хватало?

— Позже, когда я уже работал в Ульяновске. Там был огромнейший бассейн в виде отражения от огромнейшего здания гостиницы «Венец». Что я мог сделать с этим бассейном? Конечно же, создать на его дне «морской мир». И вот тогда я вдруг почувствовал, что против меня начинаются какие-то интриги. Я закончил работу, все почистил и улетел домой. Вскоре меня вызывают в ЦК к Шауро (в то время завотделом культуры ЦК КПСС. — Прим. авт.). Захожу в кабинет. Рядом с Шауро сидит человек из Ульяновска и зло на меня смотрит. Потом он напал на меня: «Как можно было в ленинском городе сделать каких-то рыбок, какое-то морское дно!» Я испугался и спрашиваю: «А что я, по-вашему, должен был там изобразить?» — «Как что?! Революцию! Ленина!» Я вдумываюсь в его слова: «Как это — Ленина под водой в бассейне?»

Шауро моментально встал со своего места, пожал мне руку, проводил до дверей. Вот так бывало. (Смеется.) Это была другая эпоха. Эти люди просто не представляли себе свободную пластику, свободный цвет... И в этом не их вина, виноваты чиновники, не разбиравшиеся в искусстве. Они мыслили исключительно политически. Однако в СССР было много хорошего. Развивалась монументальность, было много ярких художников... Возьмем президента Академии художеств Томского, Вучетича, Кербеля — это были гиганты. Мощнейшая школа!

Сразу после этого разговора мне поручили оформление советского посольства в Бразилии. По окончании работ меня пригласил Громыко (в то время министр иностранных дел СССР. — Прим. авт.). Благодарил. И приказал назначить меня главным художником МИДа. Вскоре я получил звание народного художника СССР. После этого я работал над посольствами СССР в Португалии, Сирии... В посольстве СССР в Вашингтоне я делал огромное панно с историческими видами Москвы. Опять же, мне сильно помогало то, что я когда-то изучал этнографию. Представительство в Нью-Йорке оформлял тоже я. Будете там, посмотрите мои витражи.

Что мне помогало? То, что дали мне мои учителя. Предмет по конституционному праву нам в школе читала Вера Лордкипанидзе. Сейчас она ушла из жизни. Мы не пропускали ни одного ее урока. Почему? Потому что, прочитав нам пять минут для порядка лекцию непосредственно по теме урока, она переходила к истории России и Грузии. Откуда я знал в советское время так много о русских царях? Из ее уроков. Мы слушали, но, конечно, думали, что то, что она рассказывает — так и нужно по учебной программе. И только позже я понял, что происходило на самом деле. Ведь тогда нельзя было и слова сказать о Елизавете, о Екатерине, мало что знали даже о Петре. Мои домашние мне очень помогали, которые были художниками: мама, дядя... Все! Больше никто. Я работал, трудился... Все произошло как-то само собой.

— Вас, насколько я помню, упрекали когда-то еще и в монополизации монументальных проектов в столице, Зураб Константинович. Как реагируете на эти упреки?

— ...Вы не можете себе представить, как мы дружим сейчас с теми, кто писал эти вещи, и как они извиняются передо мной, когда бывают у меня в мастерской. Все нападки подобного рода на мою творческую деятельность на меня не действуют. Я давно знаю, что я делаю правильно, а чего делать не стоит.

Моя мудрейшая бабушка процитировала мне как-то в детстве слова из Библии: «Если тебя ударили по правой щеке, подставь левую». Мы гуляли с ней в лесу, я был еще маленький и не мог тогда понять всей глубины этого выражения. Теперь же оно стало для меня одним из главных принципов, которыми я руководствуюсь в жизни.

Москва, июль 2010 г.

НИКАС САФРОНОВ

Сафронов Никас Степанович — российский художник. Родился 8 апреля 1956 г. в Ульяновске. Действительный член Российской академии искусств. Написал портреты множества известных людей в России и за рубежом. Имеет орден «Во имя России».

— Насколько далеко можно заходить в экспериментах в живописи. Вы, верующий человек, в начале восьмидесятых сделали три картины в коллажной технике — в истертые временем иконы, наряду с едва сохранившимися ликами святых, ввели элементы полуобнаженного женского тела... Не было ли это кощунством?

— Я позже покаялся в этом, построил храм, построил часовню, помогаю всему, что связано с православием, но вот тогда было какое-то чувство, что надо сделать эту работу. Я был молод. И у меня было базаровское восприятие мира, поиск Бога... но было ли это кощунством? Дело в том, что я тогда отчетливо видел, что творится с русской культурой: русские люди сжигают иконы, выбрасывают их, используют для каких-то подставок под бочки с солеными огурцами... Меня это возмутило, а сам я тогда собирал иконы. Я сделал те три работы, о которых вы сказали — конечно, как я сейчас вижу, заблуждался, считая, что таким образом смогу привлечь внимание к этой проблеме, заставить людей понять, что они творят со своей культурой. И это задело кого-то, хотя я и покаялся уже давно, но вместе с тем этот эпизод мне все время вменяют в вину. Есть и еще один момент. В то время я, как и многие мои коллеги, полагал, что иконы — это часть общей культуры человечества, а не предмет культа, поэтому и использовал их, исходя из такого понимания ситуации. Разумеется, сегодня я так не считаю.