Антироссийская подлость - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Мухин cтр.№ 120

Кривозерцев представил Комиссии три стреляные гильзы калибром 7,65 мм немецкого образца с надписями на шляпках «GECO», «RWS» и «PWH 479 А».

По словам Кривозерцева, эти гильзы он нашёл в катынских могилах весной 1943 года, когда он был привлечён немцами к работам на могилах.

О том, что во второй половине августа и в сентябре 1941 года в районе Козьих Гор постоянно слышались выстрелы, причём не автоматные очереди, а одиночные пистолетные выстрелы, следовавшие часто один за другим, показывают многочисленные свидетели, и в частности, ближе всего проживавший к району Козьих Гор у себя на хуторе Киселёв П. Г. Последний на допросе 9 октября 1943 года показал:

«Немного позже, в конце августа или начале сентября 1941 года, в район Козьих Гор стали прибывать на грузовых автомашинах под охраной группы польских военных. Кроме того, иногда в это место гнали поляков пешком группами по 30–40 человек. Какое количество поляков было доставлено немцами в Катынский лес, я не знаю. После прибытия машин в Козьи Горы я в разное время суток слышал из леса стрельбу».

Особо важное значение в вопросе о том, что происходило на даче в Козьих Горах осенью 1941 года, имеют показания профессора астрономии, директора обсерватории в городе Смоленске Базилевского Бориса Васильевича.

Профессор Базилевский в первые дни оккупации немцами гор<ода> Смоленска был насильно назначен ими (25 июля 1941 г.) заместителем начальника города (бургомистра), в каковой должности состоял до 1 октября 1942 года. Начальником города (бургомистром) был назначенный немцами адвокат гор<ода> Смоленска Меньшагин, впоследствии ушедший вместе с ними, предатель, пользовавшийся особым доверием немецкого командования, и в частности коменданта города Смоленска фон Швец<а>. В доверительной беседе Меньшагин рассказал Базилевскому о планах немцев в отношении военнопленных поляков.

Базилевский Б. В., 1885 года рождения, на допросе 20 декабря 1943 года показал:

«Вскоре после занятия Смоленска немецкими войсками, в августе 1941 года, в конце 1-й Красненской улицы был создан для русских военнопленных лагерь, известный под № 126, в котором содержалось несколько десятков тысяч военнопленных командиров и красноармейцев. Это был не лагерь, приспособленный к содержанию пленных в сколько-нибудь человеческих условиях, а, по общему отзыву, какой-то „загон“, где люди жили в помещениях без окон и дверей, в условиях неописуемой скученности. В числе находившихся в лагере и близких к гибели был и хорошо мне известный смоленский педагог (заведующий учебной частью 3-й смоленской средней школы) Георгий Дмитриевич Жиглинский.

В начале сентября 1941 года после своего очередного доклада Менъшагину по делам подведомственных мне отделов городского управления я обратился к нему с просьбой возбудить ходатайство перед немецким командованием об освобождении Жиглинского из лагеря, так как без ходатайства начальника города освобождение осуществлено быть не могло. Меньшагин после небольшого колебания согласился подписать ходатайство, но при этом заметил: „Что ж, одного спасём, а тысячи всё равно погибнут“.

В этой связи я высказал мысль, что хорошо бы поставить перед немецким командованием вопрос о разгрузке лагеря № 126 и создании в нём более человеческих условий, что он, Меньшагин, пользуясь определённым доверием немецкой комендатуры в лице коменданта города фон Швец<а>, может добиться в этом вопросе положительного результата. Это тем более необходимо, продолжал я, что лагерь является очагом распространения эпидемических заболеваний и потому представляет прямую угрозу для населения города, за судьбу которого мы с вами как лица, стоящие во главе городского управления, несём определённую ответственность.

Меньшагин задумался, а затем сказал: „Вы, пожалуй, правы. Об этом стоит поговорить с господином фон Швец<ем>, так как лагерь представляет угрозу не только для населения города, но и для частей германской армии, размещённых в городе“.

Через два дня Меньшагин вызвал меня к себе в кабинет и с некоторым раздражением сообщил: „Из-за вашей просьбы я попал в неудобное положение. Фон Швец отказался удовлетворить наше ходатайство об освобождении Жиглинского“.

Он объяснил мне, что получена директива из Берлина, предписывающая неукоснительно проводить самый жёсткий режим в отношении военнопленных, не допуская никаких послаблений в этом вопросе.

Я невольно возразил: „Что же может быть жестче существующего в лагере режима?“

Меньшагин странно посмотрел на меня и, наклонившись ко мне, тихо ответил: „Может быть. Русские, по крайней мере, сами будут умирать, а вот военнопленных поляков предложено просто уничтожить“. „Как так? Как это понимать?“ — воскликнул я.

— Понимать надо в буквальном смысле. Есть такая директива из Берлина, — ответил Менъшагин и тут же попросил меня „ради всего святого“ никому об этом не говорить. Я заверил его, что сохраню этот разговор в тайне.

Вопрос. Вам известна дальнейшая судьба военнопленных поляков?

Ответ. Да, известна. Вопрос о поляках, признаюсь, меня очень мучил, и я никак не мог отвязаться от мысли о них. Недели через две после описанного выше разговора с Меньшагиным я, будучи снова у него на приёме, не удержался и спросил: „Что слышно о поляках?“

Меньшагин помедлил, а потом всё же ответил: „С ними уже покончено. Фон Швец сказал мне, что они расстреляны где-то недалёко от Смоленска“.

Видя мой растерянный вид, Меньшагин снова предупредил меня о необходимости держать это дело в строжайшем секрете и затем стал „объяснять“ мне линию поведения немцев в этом вопросе. Он сказал, что расстрел поляков является звеном в общей цепи проводимой Германией антипольской политики, особенно обострившейся в связи с заключением русско-польского договора».

Объективным документальным подтверждением показаний Базилевского являются собственноручные записи Меньшагина, сделанные им в своём блокноте. Этот блокнот, содержащий в себе 17 неполных страниц, был обнаружен в делах Городского управления города Смоленска после его освобождения Красной Армией.

В числе различных заметок по хозяйственным вопросам (о дровах, об электрической энергии, торговле и проч.) имеется ряд записей, сделанных Меньшагиным, очевидно, для памяти, как указания немецкой комендатуры гор<ода> Смоленска.

Принадлежность указанного блокнота Меньшагину и его почерк удостоверены как показаниями Базилевского, хорошо знающего почерк Меньшагина, так и графической экспертизой.

Из этих записей достаточно чётко вырисовывается круг вопросов, которыми занималось Управление города как орган, выполнявший все указания немецкого командования.

Судя по имеющимся в блокноте датам, его содержание относится к периоду от первых дней августа 1941 года до ноября того же года.

Из записей заслуживают внимания и представляют интерес следующие:

«…4. Весь город, кроме евр<ейского> квартала, должен быть до 16 часов 5.8 освобождён евреями.