Опасность предельного уровня - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Самаров cтр.№ 65

– Какая разница?

– Большая. Если на легковой, то, возможно, придется отслеживать ее в Москве. Хорошо бы крупно сделать, чтобы марку опознать и номер увидеть.

Спутник Интерпола, оснащенный самой мощной аппаратурой, позволял проводить и такие операции. Впрочем, такие операции способен проводить любой современный спутник-шпион.

Доктор Смерть защелкал компьютерной мышью.

– На фуре...

– Это уже легче. Надо Басаргину доложить. Он сейчас должен быть уже у Астахова. Может быть, Алхазуров как-то попытается лечить свою язву, и это можно будет использовать. Помните, как Карлоса взяли [17] ...

Доктор глянул на часы.

– Басаргин не умеет ездить, как Тобако. Еще не добрались. Позвоню на мобильник.

И стал набирать номер.

* * *

Пресловутая язва пищевода, которую упомянул Джабраил, не мучила его уже давно. Около пяти лет назад Джабраил ездил на операцию в Пакистан и после этого, кажется, забыл думать о своей болезни, хотя в отряде все о ней знали. Говорят, что не следует жаловаться на болезни, которые не существуют, иначе они могут прийти. Но очень не хотелось встречаться с Завгатом. Более того, очень не хотелось даже слышать о каких-то иных делах, кроме музыки. И он сказал так...

– Забирайте.

Джабраил за своими мыслями даже не сразу понял, что говорит ему продавец-консультант. Но быстро взял себя в руки и вернулся к окружающей его действительности. Выглядеть странным нельзя...

Коробка была не тяжелой, только громоздкой, и нести ее было не совсем удобно даже за ручку, которую продавцы сделали из скотча. Джабраил шел к дому, где остановился, и постоянно ждал возвращения музыки в уши. Той музыки, что толкнула его на эту покупку, что заставила забыть все заботы предыдущих дней и осенила надеждой на прекрасное. Но номер мобильника Завгата без конца высвечивался перед глазами, как светофор, не дающий музыке вернуться, и это злило Джабраила. Так злило, что он даже шаги ускорил, словно очень торопился, чтобы растерять на скорости эту злость. Он знал, что злость иногда уходит вместе с усталостью. Но сейчас усталость опять появлялась. Та самая усталость, с которой он проснулся сегодня среди дня. Джабраил вдруг с удивлением осознал, что совсем этой усталости не чувствовал, когда музыка звучала в ушах. Не чувствовал, когда шел в магазин, чтобы купить синтезатор. Не чувствовал и раньше, когда размышлял о себе и о музыке, сидя в кресле... Но сейчас она возвращалась, наливала руки и ноги свинцом, блокировала поясницу... И все только из-за звонка Завгата, из-за звонка с трубки, номер которой опять и опять встает перед глазами...

В квартире ничего не изменилось, только при взгляде из окна Джабраил понял, что на улице уже темнеть начало. Там, когда он шел, это было не так заметно. Здесь заметнее. Он включил свет, задернул шторы и стал устраивать инструмент перед креслом на двух табуретках, принесенных с кухни. И все это время ждал возвращения музыки. Ждал, как радости, которую Завгат спугнул. Но радость не приходила...

Тогда, вконец расстроившись, Джабраил даже подготовленный инструмент включать не стал, а лег на диван и стал в потолок смотреть. И опять чувствовал, что наполняет его усталость. Надо было сходить куда-то перекусить, потому что за весь день он свой рот даже крошкой не угостил, но таким тяжелым было тело, что встать и пойти куда-то было выше его сил. И по мере того как накапливалась усталость, возрастало раздражение тем окружающим миром, что заставляет его не быть самим собой, а быть только частицей этого мира. Ему неприятно было быть этой частицей, ему очень хотелось быть самим собой, но мир никак Джабраила не отпускал, кандалами повиснув на руках и ногах, темной сетью накрыв голову так, что мысли в мозгу почти не шевелились. И даже раздражение это было усталым и ленивым...

Раздражение включало в себя весь окружающий мир. И не вовремя приехавшего Завгата, и находящегося сейчас где-то далеко-далеко Омара Рахматуллу, и весь этот город, враждебный Джабраилу, и самих горожан, тоже враждебных.

Спасительная мысль пришла тогда, когда Джабраил, кажется, заснул. Надо включить диктофон и еще раз прослушать запись. Он поднялся, еще лениво, но чувствуя, что сейчас прежнее чувство вернется к нему, и потому лень и усталость стали отступать, хотя не ушли полностью.

Запись музыки он слушал, уже сидя в кресле перед включенным синтезатором. Не сразу, но все же притронулся к клавишам, сначала только одну ноту взял, долгую, диссонирующую с мелодией, потом оборвал себя и в мелодию неназойливо вклинился. Подыграл эпизод, подумал вдруг, что плохо, когда соседи будут слышать его музыку, и подключил к синтезатору большие наушники, входящие в комплект. Но наушники не давали ему слушать запись диктофона, и он сначала ее до конца дослушал, и только потом надел наушники и тронул клавиши. Боязно тронул, к себе прислушиваясь. И услышал звук... Нет... Этот звук не из синтезатора шел, потому что Джабраил клавиши больше не трогал. Это вернулась в уши музыка... Та самая, что так легко пугается соприкосновения с внешними раздражителями...

И он начал играть то, что слышал.

За окнами быстро стемнело, и Сохно надоело сидеть и смотреть туда, где ничего не видно. Он задернул оконную шторку. Стала устраиваться на ночь чеченская семья. Мужчина занял нижнюю полку напротив Сохно, отправив жену с сыном наверх, и при этом как-то странно на подполковника посматривал, словно возмущался, что тот не изъявляет желания уступить свое место женщине или мальчишке. Разговаривали чеченцы между собой на родном языке, и Сохно понять ничего не мог, но ему казалось, что он чувствует в разговоре нотки осуждения такого неблагородства с его стороны. Принадлежности к инвалидам ни на лице, ни на поведении мужчины написано не было, и подполковник не понимал, почему тот сам не желает уступить жене нижнее место. Но дело было даже не в этом. Подполковнику необходимо было выходить на каждой станции на перрон, чтобы контролировать вагон с амнистированными. Прыгать каждый раз с верхней полки и взбираться на нее с простреленной ногой было как-то не совсем удобно. К тому же рана к вечеру, как всегда бывает, начала побаливать сильнее, и опять создалось впечатление, что температура поднимается. Чай Сохно уже не пил, справедливо решив, что в него больше не влезет. И потому он просто прилег, не забираясь под одеяло и не раздеваясь, задремал. Но знал, что при каждой перемене в окружающем привычка сработает: он проснется. Под переменой Сохно подразумевал остановку поезда.

Днем поезд прибывает в Москву, а до Москвы остановок предвидится множество...

* * *

Басаргин вернулся вместе с Тобако. Глянув на Андрея Вадимовича, Доктор Смерть сделал вид, что ему очень хочется заплакать от обиды, что его обделили.