Белогвардейщина - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Шамбаров cтр.№ 209

Другая особенность — подкрепление террора классовой теорией. «Буржуй» или «кулак» объявлялся недочеловеком, во всех отношениях выступал неким неполноценным существом, «неприкасаемым». Поэтому его уничтожение с точки зрении коммунистической морали, в общем-то, и не являлось убийством. Точно так же, как потом, в нацистской Германии — уничтожение "расово неполноценных" народов. Только в России речь шла не о народе, а о его классово-неполноценной части. Поэтому с «классовой» точки зрения вполне допустимыми признавались пытки. Уже говорилось, что вопрос об их применимости открыто обсуждался в печати и решался положительно. Ассортимент их уже в гражданскую был весьма разнообразным — пытки бессонницей, светом — автомобильные фары в лицо, соленой «диетой» без воды, голодом, холодом, побои, порка, прижигание папиросой. Кроме «подручных» средств, применялись и специальные. Несколько источников, в том числе доклад Центрального комитета Российского Красного Креста, рассказывают о шкафах, в которых можно было только стоять прямо (вариант — сидеть скорчившись) и в которые на длительное время запирали арестованных, иногда впихивая по нескольку человек в «одиночный» шкаф. Савинков и Солженицын, ссылаясь на свидетелей, упоминают "пробковую камеру", герметически закрытую и нагреваемую, где заключенный страдал от недостатка воздуха, и кровь выступала из пор тела. Учитывая культурный состав жертв, применялись и пытки другого рода, моральные: размещение мужчин и женщин в общей камере с единственной парашей, всякого рода глумления, унижения и издевательства. Например, для арестованных женщин из культурных слоев общества практиковалась многочасовая постановка на колени. Вариант — в обнаженном виде. А один из киевских чекистов, согласно докладу Красного Креста, наоборот, вгонял «буржуек» в столбняк тем, что допрашивал их в присутствии голых девиц, пресмыкающихся перед ним — не проституток, а таких же «буржуек», которых ему удалось прежде сломить.

Не случайно открытие Н. Тэффи, узнавшей в комиссарше, наводившей ужас на всю округу г. Унечи, тихую и забитую бабу-судомойку, которая раньше всегда вызывалась помочь повару резать цыплят. "Никто не просил — своей охотой шла, никогда не пропускала". Не случайны и портреты чекистов, комендантов тюрем, рисуемые очевидцами — садистов, кокаинистов, полубезумных алкоголиков. Как раз такие люди оказались нужны новой власти и заняли должности, соответствующие своим склонностям. А для массовых расправ, согласно сводке 1 — го кутеповского корпуса, старались привлекать китайцев или латышей, так как обычные красноармейцы, несмотря на выдачу водки и разрешение поживиться одеждой и обувью жертв, часто не выдерживали и разбегались.

Если пытки оставались на уровне «самодеятельности» и экспериментов, проводимых везде по-своему, то казни унифицировались, приводились к единой методике. Уже в 1919–1920 гг. они осуществлялись одинаково и в Одессе, и в Киеве, и в Сибири. Жертвы раздевались донага, укладывались на пол лицом вниз и убивались выстрелом в затылок. Такое единообразие позволяет предположить централизованные методические указания, учитывающие режим максимальной «экономии» и «удобства». Один патрон на человека, гарантия от нежелательных эксцессов в последний момент, опять же — меньше корчится, не доставляет неудобств при падении, как положил, так и лежит, оттаскивай и клади следующего. Лишь в массовых случаях форма убийства отличалась — баржи с пробиваемыми днищами, винтовочные залпы или пулеметы. Впрочем, даже в этих ситуациях предписанный ритуал по возможности соблюдался. Так, в 1919 г. перед сдачей Киева, когда одним махом бросили под залпы китайцев множество заключенных (добавив к ним и партию гражданских сотрудниц ЧК, канцелярских и агентурных, — видимо, слишком много знавших), даже в царившей спешке подрасстрельных, дожидавшихся своей очереди, не забывали пунктуально раздевать. А в период массовых расправ в Крыму, когда каждую ночь водили под пулемет целыми толпами, обреченных заставляли раздеваться еще в тюрьме, чтобы не гонять транспорт за вещами. И зимой, по ветру и морозу, колонны голых мужчин и женщин гнали к месту казни.

Но, пожалуй, такой порядок объяснялся не садизмом и желанием поглумиться. Он вполне вписывался в изначальные проекты нового общества и обосновывался все той же железной логикой ленинской антиутопии, напрочь похерившей все моральные и нравственные «пережитки» и оставившей новому государству только принципы голого рационализма. Поэтому система, уничтожающая ненужных людей, обязывалась скрупулезно сохранять все, способное пригодиться, не брезгуя и грязным бельем. Вот только волосы не состригали на матрацы, как нацистские последователи, — но в условиях свирепствующего тифа оно было бы и небезопасным. А одежда и обувь казненных (за исключением разворованного непосредственными исполнителями) тщательно приходовались и поступали в «актив» ЧК. Любопытный документ попал по какой-то случайности или недосмотру в ПСС Ленина, т. 51, стр. 19:

"Счет Владимиру Ильичу от хозяйственного отдела МЧК на проданный и отпущенный Вам товар…"

В нем за подписью зав. хозяйственным отделом Московской ЧК перечисляются вещи: сапоги — 1 пара, костюм, подтяжки, пояс.

"Всего на 1 тыс. 417 руб. 75 коп."

Поневоле задумаешься, кому принадлежали выставленные потом в музеях ленинские костюмы, пальто и кепки? Остыть-то успели после прежнего хозяина, когда их вождь на себя натягивал?

Когда после «красного» террора обращаешься к «белому» и начинаешь исследовать материалы, то поневоле возникает вопрос — а был ли он вообще? Если определять «террор» по его большевистскому облику, как явление централизованное, массовое, составляющее часть общей политики и государственной системы, то ответ однозначно получится отрицательным.

Нет, белогвардейцы вовсе не были «ангелами». Гражданская война — страшная, жестокая война. Происходили и расправы над противником, и насилия. Но когда касаешься конкретных фактов, выясняется, что такие случаи совершенно несопоставимы с "красным террором" ни количественно, ни качественно. Сразу оговорюсь — все сказанное относится к районам действия регулярных белых армий, а не самостийной «атаманщины», где обе стороны уничтожали друг дружку примерно "на равных". Но «атаманщина» и не повиновалась распоряжениям верховной белой власти. Наоборот, жестокости творились вопреки этим распоряжениям.

Что же касается других областей, можно отметить общую закономерность: подавляющая доля жестокостей приходится на «партизанскую» фазу Белого Движения. Например, начало Корниловского похода, когда не брали пленных — да и куда их было девать, если Добровольческая армия не имела ни тыла, ни пристанища. Но уже во время отступления от Екатеринодара в апреле 18-го положение стало меняться — даже многие видные большевики были отпущены на свободу с условием, что своим влиянием защитят от расправ оставленных по станицам нетранспортабельных раненых. Конечно, случаи бессудных расправ повторялись и позже. Но они строжайше запрещались командованием и носили характер стихийных эксцессов. Да и относились обычно только к комиссарам, чекистам, коммунистам и советским работникам. Часто не брали в плен «интернационалистов», т. е. немцев, венгров, китайцев. Не жаловали и бывших офицеров, оказавшихся на службе в Красной армии, — к ним относились как к предателям. А относительно основной массы пленных — как раз они стали одним из главных источников пополнения белых армий: крестьянин еще придет или не придет по мобилизации, а пленный никуда не денется, особенно если он и красными был мобилизован насильно. Для сравнения — с красной стороны случаи массовых расправ с пленными наблюдались и в 19-м, и в 20-м.