Долг. Мемуары министра войны - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Гейтс cтр.№ 149

В 2009–2010 годах в отношении Ирана Россия занимала двойственную позицию. На раннем этапе консультаций Медведев в разговоре с Обамой признал, что Соединенные Штаты правы в своих опасениях насчет ядерных и ракетных амбиций Ирана (слова, которые никогда бы не сорвались с губ Путина). Русские не пытались заблокировать новые санкции против Ирана, одобренные ООН, даже при том что всячески норовили эти санкции ослабить. Они воздержались от поставки иранцам новейших комплексов ПВО (С-300), развертывание которых значительно осложнило бы нанесение удара по ядерным объектам Ирана. Путин пообещал Бушу не продавать эти комплексы Ирану, а когда президентом стал Обама, действительно разорвал контракт с иранцами.

Зато, едва речь зашла о противоракетной обороне в Европе, русские почти мгновенно сделали вывод, что новая стратегия, объявленная Обамой, чревата для них куда более серьезными проблемами, нежели предыдущий план Буша. Беспокойство у них вызывала потенциальная возможность развития европейской ПРО, каковое, как они полагали, позволит этой системе сбивать российские МБР. Вдобавок они сочли, что развертывание сотен современных ракет SM-3, запланированное на 2018–2020 годы, представляет для них еще большую угрозу, чем ПШБ. И с этого момента, через несколько недель после сентябрьского заявления президента, русские стали громко и решительно, если не сказать – агрессивно, выступать против нашей новой стратегии; вплоть до моей отставки с поста министра обороны (и позже) в этом отношении ничего не изменилось. Обсуждение потенциального партнерства в области противоракетной обороны велось исключительно из политических соображений обеими сторонами, но в реальности на договоренность не было ни единого шанса. Противоракетная оборона по сей день остается главным камнем преткновения в работе совета «Россия – НАТО» и на двусторонних встречах со всеми руководящими должностными лицами США. Иранская угроза не в состоянии перевесить в глазах русских сомнения в собственной долгосрочной безопасности. Как ни парадоксально, американские критики любят представлять новую стратегию как «большую уступку Обамы русским». Было бы здорово услышать – хотя бы раз в жизни – записного вашингтонского критика: «Что ж, признаю, что я ошибался».

За единственным исключением я почти не участвовал в поддержании отношений между США и Россией во время моей работы в администрации Обамы. Вместе с Конди Райс я прилетал в Россию несколько раз для участия во встречах «двое на двое» с нашими российскими коллегами и для переговоров с Путиным и Медведевым, но за два с половиной года работы на Обаму я посетил Россию лишь однажды, и это случилось под конец моего пребывания в должности, в 2011 году. За этот период не состоялось ни одной новой встречи в формате «двое на двое». Разумеется, я регулярно проводил двусторонние переговоры с российским министром обороны Сердюковым на сессиях НАТО, когда предполагались заседания совета «Россия – НАТО», но эти переговоры редко длились более получаса, а необходимость перевода оставляла мало возможностей для серьезного диалога – как правило, все сводилось к очередному «обмену любезностями» по поводу системы противоракетной обороны в Европе.

Тем самым единственным исключением стали дебаты по новому договору о дальнейшем сокращении стратегических средств доставки ядерного оружия. У меня к этому договору было, так сказать, личное отношение. Как младший офицер разведки и советник американской делегации я принимал участие в переговорах по первому такому договору с Советами в начале 1970-х годов (ОСВ-1, Договор об ограничении стратегических вооружений); затем, в качестве младшего члена американской делегации, я присутствовал в Вене, когда президент Картер подписал в 1979 году второй договор (ОСВ-2, сенат США не ратифицировал этот договор из-за советского вторжения в Афганистан в декабре 1979 года). Переговоры о дополнительных сокращениях ядерных арсеналов двух стран продолжались на протяжении 1980–1990-х годов (так называемые переговоры о сокращении стратегических наступательных вооружений), но практических результатов было мало. При Буше-43, в 2002 году, был подписан Договор о сокращении стратегических наступательных потенциалов (СНП, также известный как Московский договор), обязавший стороны оставить на боевом дежурстве максимум 1700–2200 ракет с ядерными боеголовками; окончание действия этого договора было отнесено на конец 2012 года, если только вместо него не будет заключено другое соглашение [110] . В начале 2009 года ОСВ, СНП и прочие жуткие акронимы уступили место «новому старту» – так администрация Обамы определила собственные усилия по заключению нового договора об ограничении стратегических вооружений. Той же весной Медведев подписал этот договор. Все президенты, на которых я работал, за исключением Картера, отзывались о переговорах с русскими по контролю над вооружениями как об утомительном и мучительно скучном процессе. Большую часть трудоемких согласований выполняли переговорщики и эксперты уровня заместителей министров (по крайней мере в Вашингтоне), только основные вопросы и препятствия выносились на обсуждение глав министерств и ведомств. Широкий контекст соглашения определился в течение нескольких недель: предлагалось ограничить число ракет с ядерными боеголовками на боевом дежурстве 1550 единицами, а количество стратегических ракетных пусковых установок и бомбардировщиков – 800 единицами. Проект соглашения предусматривал очень важные условия спутникового и удаленного мониторинга – впервые предполагалось установить датчики слежения на каждом бомбардировщике и каждой ракете, – а также проведение восемнадцати ежегодных инспекций на объектах. Объединенный комитет начальников штабов и глава Стратегического командования поддержали проект договора, как и я сам. Генерал Картрайт и Джим Миллер, первый помощник заместителя министра обороны по политическим вопросам, были экспертами по стратегическому вооружению и сыграли немалую роль в формировании позиции высшего руководства Пентагона, в том числе моей.

Договоренность по пунктам соглашения была окончательно подтверждена 26 марта 2010 года, и президенты Обама и Медведев подписали документ в Праге 8 апреля. Через несколько дней я проинформировал президента, что в момент церемонии подписания российские военные провели учения по нанесению ядерного удара против Соединенных Штатов. Отличный образчик дипломатии Путина, подумалось мне.

Критики договора в Соединенных Штатах, не теряя времени, кинулись выявлять реальные и мнимые недостатки соглашения. Так, они утверждали, что договор лишает нас возможности развернуть полноценную противоракетную оборону, запрещает модернизировать стратегические средства, а также не позволит нанести при необходимости неядерный глобальный удар (с использованием МБР с неядерными боеголовками и дальним высокоточным наведением).

Поскольку договор ограничил число американских и российских ядерных боеголовок, предметом горячего обсуждения при его ратификации в сенате стала «жизнеспособность» наших стремительно устаревавших ядерных боезарядов и производственных мощностей. (Ряд наших производств был возведен еще для реализации Манхэттенского проекта в годы Второй мировой войны.) Руководители министерств и ведомств провели несколько совещаний, обсуждая варианты модернизации, но не новые возможности. Стоимость замены и модернизации оказалась весьма существенной – 80 миллиардов долларов за десять лет. Учитывая конечную цель Обамы – «нулевой уровень» ядерной угрозы, – идея модернизации не могла не встретить жесткого сопротивления на уровне «подкабинета, то есть заместителей министров, членов администрации Белого дома и ШНБ.