Приехав на место, она, пошатываясь, вошла в дверь; неподалеку припарковался и фургон.
Ширли Кумс жила в одноэтажном, обшитом сайдингом коттедже. На маленьком крыльце стояли кадки с анютиными глазками. Гравийная подъездная дорожка вела в отдельно стоящий гараж. В двадцати ярдах за домом начинался густой лес. Сбоку дома были разбиты овощные грядки, впрочем, единственной оставшейся там сейчас огородной культурой была пара голых и поникших помидорных кустов. Порыжевшие летние стулья и поленница дров для камина занимали чуть ли не весь дворик.
Рубен втиснулся между передними креслами, чтобы лучше видеть. В доме зажегся свет.
— Мы что, ждем, когда она потеряет сознание, и тогда займемся поисками?
— Почему бы тебе не пойти и не проверить, можно ли заглянуть внутрь через окно? — предложила Аннабель.
— Я с ним, — вызвался Калеб.
— Еще зачем?
— Два глаза хорошо, а четыре лучше.
Мужчины выскользнули из фургона и, скрываясь за деревьями, подошли как можно ближе к дому. Затем по кратчайшему пути — к заднему крыльцу.
Через пять минут они вернулись в машину.
— Ничего себе бриллианты в ржавой жестянке, — проворчал Рубен.
— Это ты о чем? — не поняла Аннабель.
— Это он о том, что изнутри домик Ширли Кумс не соответствует его скромной наружности. Вся мебель высшего класса, настоящие персидские ковры, подлинная живопись на стенах — я узнал работы двух-трех художников; и есть одна скульптура, которой место в музее.
— Помощник судьи в малюсеньком провинциальном городке живет на широкую ногу, — добавил Рубен.
— Втихую, — добавила Аннабель.
— Должно быть, ей нравятся красивые вещи, — предположил Калеб.
— Хотела бы я посмотреть на ее банковский счет, — сказала Аннабель. — Держу пари, она о-очень хорошо упакована.
— И продолжает торчать в затхлом городишке… — произнес Рубен. — Почему?
— Жадность, — пожал плечами Калеб. — Она выполняет какую-то работу в суде, и ей за это прилично платят.
— Только при чем здесь Оливер? — поставил вопрос Рубен. — Вдруг мы зря тратим на нее время, когда Оливер, не исключено, находится в беде?
— Судя по тому, что говорил шериф, — сказала Аннабель, — Оливер оказался в эпицентре загадочных событий. Трудно поверить, что в таком маленьком городке могут существовать одновременно две большие, совершенно разные загадки. Чем бы там Ширли ни занималась, оно непременно должно быть связано со всей остальной пакостью. Это наша единственная путеводная нить.
Прошел час, затем еще один. Наконец открылась входная дверь, и появилась Ширли с пакетом в руке. Она была в джинсах, кофточке с длинными рукавами и туфлях на низком каблуке. Синусоида, по которой она двинулась к машине, свидетельствовала о том, что Ширли уже влила в себя изрядную долю купленного алкоголя.
— Да она, никак, собирается сесть за руль в таком состоянии? — забеспокоился Калеб.
Когда красный «инфинити» выскочил на дорогу, Калеб последовал за ним. Они вернулись в город и проехали его насквозь. За городом Ширли свернула на грунтовку и остановилась перед руинами взорванного трейлера.
С шумом вывалившись из машины, она схватила пакет и уселась на то, что осталось от крыльца. Достала из пакета бутылку вина и стала пить прямо из горлышка. Видимо, она была уже хороша — большую часть разлила. Швырнула бутылку назад, закурила. И разрыдалась, уронив голову на колени:
— Вилли! Вилли!
— Я могу вам чем-то помочь?
Ширли вскинула голову и увидела стоящую перед ней Аннабель. Вытерла лицо рукавом и с минуту с подозрением смотрела на девушку. Затем устало покачала головой.
— Мне уже никто не поможет, — сказала она, показывая на разрушения.
— Это здесь вашего сына?..
Ширли кивнула и затянулась сигаретой.
— Какого черта вы здесь крутитесь? — пробормотала она заплетающимся языком.
— Просто езжу везде в поисках папы, приехала сюда и услышала рыдания. Я вам сочувствую, Ширли, очень сочувствую. Понимаю боль вашей утраты.
Аннабель присела рядом с ней на ступеньку.
— Зачем вы сюда приехали?
— По словам шерифа, папа помог Вилли. Вот и подумала, вдруг найду здесь путеводную нить, ну хоть какую-то зацепку. Сейчас я готова хвататься за любую соломинку.
От этих искренних объяснений подозрительность Ширли, казалось, рассеялась. Она выбросила окурок и потерла глаза.
— Он подозревал, что с Вилли может случиться несчастье, — медленно выговорила она. — Предупреждал меня.
— Мой отец? — быстро спросила Аннабель. — А я думала, вы с ним не общались.
— Я солгала, — прямо ответила Ширли. — Я ведь не знала, кто вы такая, — добавила она расплывчато.
— Да, понимаю.
Ширли оперлась локтями о колени; пальцы нервно теребили рукава.
— Массу делишек проворачивают втихаря. Они всплывают, когда уже слишком поздно.
— Верно. О чем он вам говорил?
— Сказал, что кто-то пытается убить Вилли; мол, подменили тайленол. Полагаю, он считал, что это моих рук дело. Но я на такое не способна! Я даже приезжала сюда ночью проверить, что у него за таблетки. Я подумала, что кто-то пытался занести в организм Вилли гадость, которой там не должно было быть. Тогда-то меня и застал здесь ваш папа и утвердился в своих подозрениях. А я любила своего мальчика, я никогда бы не сделала ему плохо…
Она снова разрыдалась. Аннабель, утешая, положила ей на плечо руку.
— Я уверена, отец хотел лишь помочь.
Ширли вытерла глаза и несколько раз глубоко вздохнула, успокаиваясь.
— Теперь-то мне это понятно. Ясно, кто-то убил Вилли, раз мы тут с вами разговариваем.
— Не догадываетесь, кто мог это сделать?
— Более или менее.
Щеки Ширли затряслись.
— Мне можете сказать?
— Для чего?
— Ширли, тот, кто убил вашего сына, возможно, теперь охотится за моим отцом, потому что он пытался помочь Вилли.
— Да, конечно, понятно. Но я не знаю. Я просто ничего не знаю.
— Я тоже постараюсь помочь. Если вы мне доверитесь.
Ширли схватила Аннабель за руку.
— Господи, девочка, вы не представляете, сколько лет прошло с тех пор, как я перестала хоть кому-то доверять в этом проклятом городе.
— Доверьтесь мне, и я постараюсь вам помочь. Обещаю.
Ширли оглянулась на то, что осталось от трейлера Вилли.
— Когда папу с бригадой засыпало в шахте, мы чуть с ума не сошли от горя. Да, люди умирают, но с ними можно проститься, похоронить их как положено. А тех, кого засыпало? Знаете, что вам приходит? Письмо-соболезнование от угольной компании, в котором долбаный юрист пишет, что руководитель компании не станет возбуждать судебное преследование рабочей смены, дабы тяжесть последствий не отразилась на членах их семей. Понимаете, пострадавшие заранее признаются виновными в случившемся! Я сама работаю в суде и прекрасно знаю, как стряпают подобное дерьмо.