Его письмо было тщательно сформулировано. Не признание, нет — зачем ставить друзей в затруднительное положение. Разумеется, оставляя письмо, Стоун действовал себе во вред, но этого требовал долг. Следовало раньше просчитать подобную ситуацию. Он должен был знать, что при его образе жизни есть только один закономерный итог.
«Сейчас».
Достав из одного кармана письмо, а из другого — нож, Стоун обмотал листок вокруг рукояти и обвязал шнурком. Прицелившись в темноте, метнул. Лезвие вонзилось в столбик крыльца.
— Прощайте…
Осталось посетить еще одно место.
Через минуту он уже крался вдоль ограды к выходу. Дойдя до станции «Фогги-Боттом», сел на метро. Затем еще полчаса ходьбы, и Стоун оказался на другом кладбище.
Почему с мертвыми ему легче, чем с живыми? Ответ достаточно прост: мертвые не задают вопросов.
Даже в темноте он быстро нашел нужную могилу. Опустился на колени, убрал с плиты опавшие листья и застыл, глядя на надгробие.
Здесь покоился Милтон Фарб, безвременно ушедший член «Верблюжьего клуба». Милтон даже мертвый навсегда останется частью их неформальной группы любителей теории заговоров, которым нужно было лишь одно — правда.
Очень жаль, что их лидер не исповедовал этот принцип.
Он и был единственным виновником гибели любимого друга.
«Моя вина».
Из-за него выдающийся, пусть и странный, Милтон нашел здесь вечное упокоение — крупнокалиберная пуля оборвала его жизнь в подвалах Капитолия. Горе Стоуна сейчас было таким же сильным, как после смерти жены много лет назад.
При воспоминании о последнем ужасном вечере в туристическом центре защемило сердце. Как смотрел на него смертельно раненный Милтон — широко открытыми глазами несправедливо обиженного ребенка. Память о последних мгновениях жизни друга останется со Стоуном до конца. Он ничего уже не мог тогда изменить — только отомстить. И отомстил. Той ночью в туристическом центре он уничтожил с десяток хорошо вооруженных, специально подготовленных бойцов. Он едва помнил свои действия — все было затенено той единственной, оглушающе неправдоподобной смертью. Однако месть ничуть не облегчила боль утраты. Вот, в частности, из-за чего произошли сегодняшние два убийства. И ни одно из них не возместит ни потери Милтона, ни потери жены и дочери.
Очень аккуратно Стоун вырезал в голове могилы прямоугольник дерна и положил в образовавшуюся ямку контейнер. Затем вернул дерн на место, плотно притоптал его и уничтожил все следы. Вскоре травинки стояли, вытянувшись в струнку, словно отдавали почести его погибшему другу.
Минуту спустя Стоун медленно побрел прочь. Сев на метро, доехал до «Юнион-стейшн», где, истратив почти всю наличность, купил билет в южном направлении. На вокзале несла службу полиция и крутились агенты в штатском. Стоун, как положено, запомнил позицию каждого. Основные силы, без сомнения, брошены сейчас на три ближайших аэропорта, где парни делают все возможное и невозможное, чтобы схватить убийц известного американского сенатора и шефа разведывательной службы. Непритязательный железнодорожный транспорт Америки с его обветшавшим путевым парком такого уровня наблюдения не удостоился. Как будто из-за неблагополучного состояния железных дорог убийцы не соизволят скрыться, уехав по рельсам.
Через полчаса он сел на амтраковский «Кресент»
[1]
до Нового Орлеана. Решение взять билет именно на этот поезд было спонтанным, принятым после того, как Стоун взглянул на бегущую строку объявлений. Поезд отправлялся с опозданием на несколько часов, иначе он бы на него не попадал. Не будучи суеверным, Стоун тем не менее посчитал это знамением. Войдя в вагон, он первым делом проскользнул в туалет, где сбрил бороду и избавился от очков, и только потом прошел на свое место.
После «Катрины»
[2]
в Новом Орлеане по-прежнему полным ходом шли строительные работы. Фирмы, которым отчаянно не хватало рабочих рук, не интересовали всякие глупости вроде номера социального страхования и постоянного места жительства. Стоун очень не любил подобных вопросов, поскольку в конечном итоге они могли привести к выяснению, кем он является на самом деле. Его план заключался в том, чтобы затеряться в массе людей, занятых восстановлением жизни после кошмара катастрофы. У него бы это получилось — уже много лет он, в сущности, занимался тем же самым. За исключением двух выстрелов, предназначенных тем, кто не считал его человеком, способным на праведный гнев.
Пока поезд набирал ход, уносясь в темноту ночи, Стоун, глядя в окно, изучал в отражении свою соседку — молодую женщину с младенцем на руках. Оба спали. Мать положила ноги на видавший виды рюкзак с наволочкой поверх него, набитой, по всей видимости, бутылочками, распашонками, подгузниками и прочим малышовым имуществом. Младенец посапывал, прижавшись к мягкой материнской груди. Взгляд Стоуна задержался на ребенке: складочки под подбородком, пухлые кулачки… Неожиданно малыш открыл глаза и серьезно воззрился на Стоуна. Что удивительно, он не только не заплакал — вообще не издал ни звука.
Через проход от них тощий как жердь мужчина жевал купленный на вокзале чизбургер. Между мосластыми коленями, обтянутыми заплатанными джинсами, покоилась бутылка «Хайнекена». Рядом сидел высокий симпатичный молодой человек с каштановыми волосами и трехдневной щетиной на чистом юношеском лице. Худощавая фигура, уверенные движения бывшего куортербека школьной команды, школьная спортивная куртка, увешанная медалями, значками и ленточками. Вышитый на куртке год указывал, что парень уже несколько лет как закончил школу. Слишком давно, чтобы таскать память о «днях славы»… Впрочем, подумал Стоун, возможно, это все его имущество.
У парня был вид человека, который пока уверен — ему принадлежит весь мир и время платить по счетам наступит не скоро. В этот момент он поднялся, перелез через ноги поедающего чизбургер соседа и ушел в соседний вагон.
Стоун легонько тронул пальцем кулачок малыша и получил в ответ еле слышное довольное «гу». Глядя на эту новую, пока еще безмятежную жизнь, Стоун остро почувствовал, насколько близко его собственная подошла к последней черте.
Этим положением вещей он обязан властям, бессердечным к тем, кто преданно служил стране, принося величайшие жертвы.
Стоун откинулся на спинку кресла, глядя под перестук колес, как за окном уплывают огни Вашингтона.
ГЛАВА 3
Звонок раздался, когда Джо Нокс читал в уютной библиотеке своего таунхауса в северной Виргинии. Хотя звонивший был немногословен, Нокс не стал переспрашивать. Нажав кнопку отбоя, он отложил книгу в сторону и пошел одеваться. Обувшись и натянув плащ, взял ключи от старенького «ровера» и по отвратной погоде отправился выполнять в равной степени отвратную работу.