Найти и уничтожить - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Кокотюха cтр.№ 39

– Никогда, – буркнул вместо него Залевский, в недавнем прошлом – механик МТС, получивший всего-то неполное среднее образование и, как успела заметить Зимина, не слишком тяготившийся этим. Наоборот: те, кто знал больше него, заметно раздражали партизана, и Крюков, вне всяких сомнений, этот список возглавлял. На что Константин никак не реагировал – он давно привык, что его беспричинные короткие ликбезы мало кому приходились по сердцу. Однажды Родимцев в сердцах даже отправил Крюкова в наряд вне очереди: неисправимый говорун просто попался командиру в неподходящий момент.

– А что такого? Когда-то давно, очень давно, именно в этот день от звука священных труб разрушились иерихонские стены. И древний неприступный город пал!

– Это откуда?

– Библейская легенда.

– Вот не думала, что ты у нас верующий.

– Та я ж беспартийный, Татьяна Павловна! – широко улыбнулся Крюков. – Мне можно! И потом, про иерихонские трубы не обязательно в религиозных книгах… Мы как-то набирали такую, знаете, с картинками книжечку, для детей…

– Ой, отстань со своими трубами! Чего ты вообще про них вспомнил?

– Вспомнилось вот.

Странное объяснение Зимину, как ни странно, вполне удовлетворило. В конце концов, бывшему метранпажу Крюкову не обязательно нужен был какой-то повод, чтобы вспомнить нечто, прочитанное однажды. Достаточно знать день календаря.

Бывают же чудаки, все им нипочем, даже война…

– Дослушаем твои байки позже, – жестко отрезала она, хотя на Крюкова невозможно было сердиться. – Времени у нас не так чтобы много. Люди готовы, Федор?

– А то как же! Ждут, все на месте.

– Тогда пошли.

…Их ожидали на конспиративной квартире. Татьяна переночевала в этом доме в свой прошлый приход. Ожидавших было трое: молодой парень Гена Зубов, служивший переводчиком в управе, Миша Живченко, раненый красноармеец, по воле случая не успевший отступить и теперь находившийся на нелегальном положении, и Женя Сивкович – она-то и спрятала раненого у себя в доме.

Зиминой еще в прошлый раз показалось, что между молодыми людьми что-то есть и объединяет их уже не только общее дело борьбы с оккупантами и их прислужниками. Женщина старалась не отягощать себя поисками ответов на ненужные пока вопросы. Все равно если она права, то ничего изменить не сможет, поздно уже. Татьяна искренне считала, что со всякими чувствами, в первую очередь – с любовью, нужно подождать, пока идет война: они только мешают, привязываться нельзя ни к кому, если любишь – делаешь глупости. Однако сейчас Зимина не собиралась никого воспитывать: ни болтуна Крюкова, ни молодых влюбленных подпольщиков. Впрочем, так или иначе наставлять их придется: согласно письменному приказу Родимцева, эта маленькая группа, включая Федора Любченко, поступала в полное распоряжение Татьяны.

Это она довела до собравшихся в первую очередь, пустив бумагу по кругу. После чего Залевский, прочитавший последним, выудил из кармана пальто зажигалку и поджег приказ. Догорела бумага на полу, партизан растер пепел подошвой сапога.

– Всем все понятно? – уточнила Зимина на всякий случай.

– Делать что, говори, – вместо ответа сказал Любченко.

– Который час?

У Зубова оказались часы – «луковица», без цепочки, с тусклой крышкой.

– Начало седьмого.

– Точнее?

– Восемнадцать десять.

– Время есть, – кивнула Татьяна. – План очень простой. Ровно в восемь вечера, уже меньше чем через два часа, ваша группа, Живченко, ударит по зданию полицейской управы. Федь, ты говорил, обычно в это время начальник полиции сидит там?

– Шлыков последние дни вообще там, почитай, ночует, – ответил Любченко.

– Окна его кабинета…

– Покажу, – перебил ее Федор.

– Значит, ответственный за операцию ты. Зубов, Живченко, бросаете гранату в окно. Сигнала не ждете, только восемь на часах – сразу швыряйте.

– Если Шлыкова там не будет?

– Он обязательно выбежит на крыльцо, когда паника начнется. Но, в конце концов, наша задача – не столько казнить Шлыкова, хотя он давно ходит под приговором, сколько посеять панику. Это часть общего плана, ясно?

Какого именно, Татьяна решила не уточнять. Остальные предпочли не спрашивать.

– Ну, ясно, значит. Женя, ты никуда не лезешь, твоя задача – ждать с подводой на соседней улице. Федор, прикрываешь отход, отвлекаешь полицаев, шуми погромче. Сам уходи при первой возможности, после всего тебе в городе оставаться нельзя. Мы с вами, – Зимина посмотрела на своих спутников, – сейчас идем к Грищенко, Людмиле, нашему агенту. Ее тоже надо вывезти, мы прикрываем отход. Дальше по обстоятельствам. Рация в лесу, Женя?

– Как велено, вывезли в надежное место.

– Хорошо. Главное – не делать ничего лишнего. Повторяю: мы – не главные силы, выполняем всего лишь часть общего замысла. Готовы?

Ответом было молчание.

– Ну, раз так… Еще есть время выпить чаю. Ставь чайник, хозяйка. Сахарок у нас с собой.

Маму Людмила вывезла из города несколько дней назад.

Долгое хождение по лезвию бритвы научило ее верить предчувствиям. Все это время Людмила держалась не в последнюю очередь из-за необходимости присматривать за больной матерью. То положение, которое Грищенко заняла в Ахтырке как бывшая жена и нынешняя сожительница начальника районной полиции, позволяло ей обеспечивать маму нормальным питанием и даже доставать нужные лекарства. Иногда, лежа в темноте и стараясь заснуть, она пыталась ответить себе на один очень важный для нее вопрос: если бы не задание партизанского штаба и подполья, смогла бы сама выкручиваться все это время? Смогла бы решиться на подобный шаг, не для собственного, весьма условного благополучия, а для того, чтобы обеспечить необходимый уход за мамой?.. Ведь здоровье матери было той главной причиной, почему учительница Грищенко не ушла с другими беженцами из родного города, хотя такая возможность у нее была: мама не вынесла бы переезда, тем более – такого неопределенного, как уход с колонной беглецов, имевших слабое представление о будущем.

И вот теперь, когда на связь вышла та женщина, из лесу, из отряда Строгова, время для Людмилы будто ускорило свой бег. Она что-то почувствовала, и не только по настрою той связной: Шлыков тоже сделался в последнее время каким-то слишком уж нервным, притом что и раньше особой сдержанностью не отличался. Слушая его пьяные сетования на непонятный кипеж, поднятый немцами, частые упоминания при этом обычного вроде села Охримовка с матерными прилагательными, а также видя заметный интерес подполья и людей из лесу именно к этим сведениям, Люда не на шутку встревожилась. Она почувствовала: очень скоро могут начаться некие события, которые поставят под реальную угрозу ее положение и даже – жизнь. К такому повороту женщина готовилась с определенной долей фатализма. Но как бы все ни повернулось для нее, рисковать матерью Люда Грищенко не имела права.