Заблуждение велосипеда - читать онлайн книгу. Автор: Ксения Драгунская cтр.№ 34

— А знаешь, у философа Сократа жена была злющая, — начинает Костик.

— И что? — подозревая неладное, настораживаюсь я.

— Ее знаешь как звали?

— Не знаю, — хмуро говорю я. Ясно ведь, сейчас скажет какое-нибудь гадкое имя, которое сам выдумал, и будет меня так дразнить.

— Ксантиппа! — провозглашает Костик.

Ну, это еще ничего, переживем.

— А это знаешь что означает? — не унимается он.

— Ну что?

— Рыжая лошадь! — орет Костик и сам ржет.

Пожимаю плечами.

Очкастый смотрит на меня и сочувственно улыбается. Ну и зубищи!

— Ты пластинку носишь? — спрашиваю я.

— Да, только у меня сейчас перерыв, — охотно рассказывает он. — Осенью другую поставят, когда вон те, боковые, — он простодушно открывает рот пошире, — прорежутся. Я на нижние ношу сужающую, а на верхнюю — расширяющую, — чуть ли не хвалится он.

— Я тоже раньше носила расширяющую, но сказали, что больше уже не расширится, сняли.

— Я, когда только надел, говорить почти не мог. Шепелявил.

— С пластинками вообще мученье, — вспоминаю я. — Ключик этот, для подкручивания, теряется все время.

— А ты сколько раз подкручивала?

— Раз в неделю.

— А я — раз в десять дней. А еще мне два коренных зуба удаляли. С уколами. А то иначе у вот этих вот, — опять показывает кошмарные зубы, — было бы небное прорезывание.

— Да ты мутант! — догадывается Костик.

— Мутант, кто язык трубочкой сворачивать умеет, — авторитетно говорит очкастый. — Это признак мутации, мне дядя Алик сказал, а он антрополог, он знает.

Мы с Костиком, не сговариваясь, сворачиваем языки трубочками, а у очкастого не выходит.

— Все, ты попал к мутантам! — потирает руки Костик.

— А как твой папа поживает? — решает сменить тему очкастый.

Так. Вот это некстати. Меня часто спрашивают, как поживает мой папа. Просят передать ему привет и чтобы он писал еще рассказы, побольше и посмешней. И я стесняюсь сказать, ответить, признаться, что папа давно умер. Потому что, во-первых, начнут спрашивать, сильно ли я плакала, а во-вторых, могут расхотеть со мной дружить. Почему этот очкастый спрашивает про папу? Костик сказал, кто мой папа? А может, что мой папа умер, он ему тоже сказал, и сейчас этот просто хитрит, чтобы вместе с Костиком надо мной поиздеваться?

Я не отвечаю.

Сейчас Костик должен ему сказать: «Да очнись ты, нет у нее никакого папы, умер, когда ей шесть лет было, она и не помнит его…»

Но Костик, проявляя чудеса деликатности, вылезает из лодки и принимается крутить свой велосипед.

— Мне его рассказы так нравятся, — взахлеб, улыбаясь ужасными зубами, говорит очкастый. — Когда мне аппендицит вырезали, родичи книжку принесли, и я так ржал, мы все так ржали в палате, что медсестра книжку отобрала — а то, говорит, у вас у всех швы разойдутся. А мы потом слышим, они на посту сидят, сами вслух читают и так ржут… Там про кашу и про помидоры, когда они в цирке из-под купола падали…

Я улыбаюсь молча.

— Передай, пожалуйста, своему папе от меня привет, — серьезно просит очкастый. — И чтобы он еще рассказы писал, побольше и посмешней.

Киваю.

Костик поднимает с травы свой велик, машет нам рукой и удаляется вверх по косогору, по узкой тропинке между зарослей крапивы. Видно, что он срывает и обламывает сухой, полый стебель сныти, вставляет сигарету, как в мундштук, и закуривает.

Костик курит!

Ну да, ему уже четырнадцать…

— А я бороду отрастить хочу, — говорит очкастый. — Если зубы не исправятся, то отращу бороду и усы, не так заметно будет.

Молчим.

Вдруг становится грустно и скучно.

— А хочешь, покатайся на моем велике? — предлагает очкастый. — Или хочешь, я тебя на багажнике покатаю?

— Нет, спасибо.

Еще не хватало! Чтобы кто-нибудь увидел, как я на багажнике у какого-то очкарика в болгарских джинсах?

— Мне домой надо…

— А хочешь, пойдем ко мне в гости, я тебе покажу мелки, которые у моего дедушки есть? Знаешь, какая коробка огромная? Там все на свете цвета есть. Даже цвет морской волны.

— Я домой. Пока!

Выхожу из лодки.

— А мы раньше в Югославии жили, — спешит рассказать мне вслед очкастый. — Я там родился. Только во втором классе в Москву приехал. Я даже по-русски сначала плохо говорил.

А речка все видит и понимает:

Девочка стоит на травяном берегу, и парнишка смотрит из лодочки, куда она пойдет, и почему-то очень не хочет, чтобы она пошла вверх по косогору, вслед за Костиком.

— Я до сих пор и по-сербски и по-хорватски отлично умею, — говорит он.

Девочка идет направо, по песчаной дорожке мимо лодочной станции.

И от этого парнишке становится радостно.

— Хочешь, скажу, как по-сербски «направо»? — кричит он ей вслед.

Девочка уходит, в светло-сиреневой рубашке фасона «крестьянка», в вышитых джинсах клеш, с длинными-длинными рыжими волосами.

И мальчик нащупывает в кармане джинсов «Рила» гвоздик, и на крашеных досках лодки выцарапывает слово «направо».

Сперва по-сербски, кириллицей. Потом по-хорватски, латиницей.

А речка думает, что это ее имя пишут, только с буквой «о» на конце.

И речка радуется — вот, моим именем лодочку теперь зовут.

И больше они не встречаются.

Мы, очкастый и я, больше не встречаемся.

А с Костиком они дружат. Мальчики подружились. Оказалось, что школы по соседству, и почти ровесники, и живут недалеко, общие интересы — шахматы, роботы, порнографические открытки, позже — поездки в женскую общагу в Капотню.

Где-то болтаешься целый день, пьешь шампанское у оврага с Мишей Журавским или сидишь в привязанной лодке, а мама пришла из гостей и уехала — подвернулась оказия в Москву, чтобы не идти пешком до автобуса.

Мама уехала…

Теплый ветер с силой хлопает дверью на втором этаже, и первые желтые листья влетают в окно… Одиноко… Тревожно…

На веранде чашки звенят, брат с женой и их гости пьют чай, смеются, курят, пахнет сигаретами… Далеко, за деревьями, звучит музыка, это в пионерском лагере началась дискотека. Издалека музыка кажется задумчивой и красивой.

Поднимаешься наверх в свою комнату.

Белый лист на столе.

И вот принимаешься заселять этот белый лист друзьями, которых у тебя нет. Они говорят с тобой, они тебя любят, с вами происходит что-то интересное, и все хорошо кончается.