Контора - читать онлайн книгу. Автор: Нил Роуз cтр.№ 46

Я Фортьюн, ребята, и синий – мой цвет.

За нас голосуете – вот мой вам совет.

Вы тори сейчас подмогните слегка —

Ведь Мэгги еще не рехнулась пока.

К счастью, молчаливое большинство респектабельных ребят из среднего класса обеспечило победу кандидату от консерваторов. Остальные кандидаты пытались противостоять нам, создав альянс лейбористов, Социал-демократической партии, коммунистов и зеленых – в общем, полный дурдом.

А потом был крах Лондонской фондовой биржи, из-за которой мои родители несколько дней тусовались в толпе других перепуганных людей с побледневшими от тревоги лицами, а я лишился своих карманных денег. Вообще-то 1987 год был паршивым и для моих предков: со мной, тогда семнадцатилетним, становилось все труднее справиться, к тому же на них еще обрушилась Великая буря, которая вырвала с корнем уродливое дерево в саду у нас перед домом. Это было хорошо, потому что мой папа уже сто лет собирался что-нибудь с ним сделать, да все руки не доходили. К несчастью, это дерево рухнуло на крышу его «остин-аллегро», а это было не так уж хорошо для моего отца: он любил свой автомобиль. «Послушай, как он мурлыкает», – говорил он бывало, когда тот пыхтя двигался вперед – чаще всего в направлении авторемонтной мастерской. Так что я ужасно обрадовался, потому что каждое воскресное утро папа заставлял меня мыть эту машину.

Теперь мне совершенно ясно, что именно в 1987 году мы с Элли начали отдаляться друг от друга. Я тогда помешался на «Полиции Майами», у меня было множество полосатых пиджаков («что мне надеть сегодня вечером – в узкую полоску, широкую полоску или среднюю полоску?»), очки от солнца прямо-таки приросли к моей физиономии, и я приобрел маниакальную привычку закатывать рукава. Даже теперь в минуты сильного стресса я вдруг обнаруживаю, что начинаю их закатывать, и в моем шкафу по сей день хранится запрятанный узкий галстук с клавишами рояля. Некоторые вещи настолько классические, что мода на них в конце концов возвращается.

В плане музыки я предпочитал классический стиль тинейджеров – типа «Стайл каунсил», однако мне трудно было удержаться от того, чтобы не ходить на дискотеки, где слушали Белинду Карлайл.

В отличие от меня, Элли примкнула к движению «готиков». Если я бодро отплясывал под мелодии «Мэл энд Ким», со стаканом кока-колы, то она томно двигалась, прикрыв глаза в экстазе, под «Систерз ов мерси», попивая «Снейкбайт». [32] Я ловил каждый солнечный луч, чтобы приобрести шикарный загар, как на пляжах Майами, в то время как Элли мазала лицо белым кремом, чтобы оно было мертвенно бледным, а под глазами рисовала черные круги, дабы подчеркнуть, что она никогда не ложится спать – разве что ее к этому принудят.

В «Мистере Весельчаке» приветствовались маскарадные костюмы, и Элли разволновалась, заметив в дальнем углу пару «готиков». У них был такой вид, словно они смертельно устали от жизни и жаждали смерти – разумеется, желательно, чтобы она была воспета в музыке и стихах.

Взгляд Элли сделался мечтательным от ностальгических воспоминаний.

– Ты помнишь, как я была такой же? – спросила она.

Еще бы мне не помнить! Ведь из-за этого мы так отдалились друг от друга. Но что самое странное – в то время ни один из «готиков» не признал бы, что он – «готик». Правда, они радостно (если вообще это слово применимо к столь меланхоличным созданиям) указывали на других, одетых и накрашенных в точности, как они сами, и насмехались над теми за то, что они – ну да, «готики».

Что меня особенно доставало – это маниакальная страсть к черному цвету. Я ничего не имел против черных ажурных колготок, и Элли они шли. Но ведь были еще и черные юбки, брюки и пиджаки. Волосы, которые у нее были от природы подходящего цвета, зачесывались назад, укладывались и поливались таким ужасающим количеством лака для волос, что в том месте Бекингемшира, где проживала Элли, в озоновом слое до сих пор существует маленькая дырочка. И в довершение всего «готики» (как будто и без этого они наводили недостаточно мрака) часами сидели, нудно рассуждая о том, как глубока поэзия Сильвии Плат. [33] «Глубиной шесть футов», – пошутил я однажды, и Элли не разговаривала со мной целую неделю – пока я не согласился послушать эти бесконечные, скучные стихи в ее исполнении.

Я повернулся к Элли, которая уже заказала себе в баре «Снейкбайт». Маленький уголок в ее душе остался навсегда окрашенным в черный цвет.

– Как называлась та веселенькая песенка, которую исполняли «Смитс»?

– «Видит Бог, до чего я сейчас несчастен», – не задумываясь ответила Элли.

Вот именно. Суть целого движения была выражена в названии одной-единственной песни.

А «готики»-мужчины подводили себе глаза, и это было уж слишком. Мне хватило и того, что все больше парней носило сережки в ухе. В левом ухе? А может быть, в правом? В любом случае, это было довольно странно, не так ли?

Однажды я подшутил над своим папой, нацепив к обеду клипсу. Пару минут он ничего не замечал, следующие две минуты то смотрел на меня, то отводил глаза, проверяя, не померещилось ли ему. В конце концов он произнес с угрозой в голосе: «Лесбиянкам не место в моем доме». И вылетел из комнаты.

– О, какое это было время, – мечтательно произнесла Элли и, пригубив свой напиток, сделала гримасу. – Я была чертовски крутой. – Она с усмешкой взглянула на меня. – Хотелось бы мне сказать то же самое о тебе.

Это был тот редкий период нашей юности, когда наши с Элли пути разошлись. Меня отмели как «Случайное», а этим словом называлось все, что не было «готиком». Калейдоскоп девушек, с которыми я тогда встречался, переливался яркими красками, в отличие от Элли – чаще всего это был светло-вишневый, от которого уставали глаза. Они носили мини-юбки «колокол», туфли на гвоздиках, сумочки на ремне через плечо и, разумеется, закатанные рукава. Помню одну девушку, которая бессознательно вела себя, как мое зеркальное отражение: каждый раз, как я начинал закатывать рукава, она хваталась за свои. Такие были у меня подружки в аду 1980-х.

Я тоже любил яркие цвета, и теперь с сожалением смотрю на свою фотографию, которая красуется на степе в доме моих родителей: на ней я в совершенно идиотской розовой рубашке в сочетании с кардиганом. Я безуспешно стараюсь как бы случайно сбросить ее со стены и, отодрав раму, разодрать на мелкие кусочки.

Сейчас, четырнадцать лет спустя, я склонен высмеять раздутое эго Элли, но тогда я считал, что она чертовски крутая. Я наблюдал, как она слоняется со своими дружками-«готиками», и мне ужасно хотелось быть вместе с ней. Правда, ни за какие коврижки я бы не стал подводить себе глаза. Но Элли скорее нарядилась бы в юбку-«колокол» лимонного цвета, нежели призналась бы своим друзьям, что мы с ней близки. Мы должны были встречаться тайком.