Когда она добралась до меня, я сказал, что мне без разницы, носит ли она лифчик. И тогда одним взмахом, как фокусник, Лайза сбросила лифчик, и они обнажились – вполне возможно, по ним был смоделирован конусообразный бюстгальтер Мадонны. Эти груди отрицали закон земного притяжения, и на них вполне можно было повесить шляпу.
У Элли груди были более округлые и весомые, но дело даже не в этом. Главное – чувство огромного облечения, которое я испытал. Когда я был подростком, то потратил столько времени, наблюдая, как они растут под блузками, платьями, футболками, и размышляя, как они выглядят и каковы на ощупь, а также глядя на ложбинку между ее грудями, что сейчас был вне себя от счастья, что наконец-то дотронулся до одной из них. Элли тихонько застонала, и моя вторая рука пустилась в путешествие под ее халатом. Это была минута высшего уровня.
– Ну ни фига себе! – сказала Ханна.
Я резко приподнялся и обнаружил, что она стоит в дверях – глаза широко раскрыты, в одной руке – пара газет, в другой – бутылка молока. Элли рванулась из-под меня, и, потеряв равновесие, я упал на бок.
– Это не то, что ты думаешь, – начал я, и Ханна фыркнула.
– Это именно то, что ты думаешь, – возразила Элли извиняющимся тоном, запахивая купальный халат. А ведь я чуть было не познакомился совсем близко с этим прелестным телом. Черт побери! Ничего не поделаешь, придется набраться терпения.
– Я просто кое-что уронил ей на халат, – выпалил я первое, что пришло в голову.
Элли обдала меня презрением, как в былые времена.
– Например, свою руку?
Я ответил ей сердитым взглядом, а она печально покачала головой: за эти пять минут произошло такое! – а я сейчас успел ее разочаровать!
– Я… я… и не предполагала, – заикаясь, произнесла Ханна. – Я думала, раз вы вечно пререкаетесь, и вообще… Я просто полагала…
– Что ты можешь спокойно оставить нас одних в квартире, а когда вернешься домой, то мы не будем кататься по полу полураздетыми?
Ханна кивнула. Порой Элли выражала свои мысли с прямотой, не свойственной юристам.
Последовала пауза. Мы с Ханной пытались справиться с неловкостью. Затем стало ясно, что Элли не собирается развивать эту тему, и мы с Ханной с облегчением вздохнули. Я сменил тему:
– С каких это пор ты читаешь «Дейли мейл»?
– Что-что?
Я указал на газету в руке у Ханны.
– Ты что, превращаешься в свою маму? – И я рассмеялся неестественно громким смехом.
– Это Элли попросила ее купить.
Я повернулся к Элли, изобразив ужас.
– Только не говори, что это ты превращаешься в свою мать. Мне только этого не хватало.
На этот раз молчание затянулось, и мы с Элли наконец поднялись с пола.
И тут мне показалось, что Ханна смотрит на меня как-то по-новому, и во взгляде ее читается уважение. Она смотрела на меня как на мужчину, а не как на друга – впервые с тех пор, как несколько лет тому назад мы боролись с ней на заднем сиденье автомобиля. Причем как на мужчину, способного соблазнить особу, которая всего полчаса тому назад предпочла бы, чтобы у нее на груди топтался скорпион, танцуя детский танец «хоки-коки», нежели чтобы я дотронулся до ее соска рукой.
Элли стремительно удалилась из гостиной одеваться. Чтобы не нарываться, я не предложил ей свою помощь. Оглянувшись, она одарила меня такой улыбкой, что мурашки побежали у меня по спине, закончив свой бег где-то в паху. Я поплелся за Ханной на кухню. Она начала мыть посуду, старательно делая вид, будто ничего не произошло и она не застукала своего лучшего друга у себя в гостиной на полу, когда он уже собирался заняться сексом с ее же коллегой.
Немного понаблюдав, как она гремит посудой в мойке, я попытался втянуть ее в разговор. Мы с Ханной всегда были способны понять друг друга, и сейчас меня беспокоило, что именно она думает. За эти восемь лет был один момент, когда я пожалел, что наши отношения не имели продолжения после тех объятий на заднем сиденье такси. Интересно, испытывала ли она сожаления но этому поводу?
– Это не мое дело, Чарли. Тут не о чем говорить.
– Значит, ты не имеешь ничего против?
Ханна приостановила яростную атаку на мисочку для овсянки и повернулась ко мне лицом. Она пристально взглянула на меня, выражение ее лица смягчилось и она театрально вздохнула.
– Вообще-то у меня есть один вопрос.
– Спрашивай что угодно, – ответил я. Однако я не был бы юристом, если бы не добавил: – В разумных пределах.
Ханна ухмыльнулась:
– Как тебе мой новый ковер? Не слишком жесткий, а?
– Высший класс, – заверил я, почувствовав облегчение от того, что она так спокойно ко всему отнеслась. – И, кажется, нигде не прожжен. Можешь кататься по нему сколько душе угодно и с кем угодно.
– О, это было бы замечательно, мой друг.
Атмосфера заметно разрядилась. Ханна определенно решила, что способна справиться с ситуацией.
– Прямо как в книгах, да? – заметила она.
– Ты в точности повторила мои слова.
– А я-то думала, ты вечно носишь траур по мне. – И Ханна бросила на меня игривый взгляд.
– Хотя было бы весьма заманчиво заполучить единственную женщину в мире, способную устоять передо мной, я решил, что пора заняться кем-нибудь еще.
– Значит, ты обратил взор к Элли за неимением лучшего.
– Конечно, – ответил я. – Кто же может сравниться с моей Ханной?
Ханна перевела взгляд на дверь, находившуюся у меня за спиной.
– Да, Элли, лучше знать заранее, истинное положение дел, – лучезарно улыбнулась она.
В дверях стояла Элли в измятом костюме, в котором была на работе накануне. Скрестив руки на груди, она усмехнулась Ханне.
– Еще не поздно, Ханна. Если он тебе нужен, мы можем договориться о компенсации. Но учти, я торгуюсь до последнего.
– Я как раз купила себе «Кит-кэт». Этого хватит?
Элли сморщила лоб.
– Две или четыре палочки?
– Четыре.
– Хватило бы и двух. Ведь речь идет всего-навсего о Чарли.
– Да, теперь я вижу, что ты торгуешься до последнего.
Они обе посмотрели на меня с нежностью. Я сардонически улыбнулся.
– Дамы, уж если изъясняться кондитерскими терминами, то я батончик «Марс». Большой, вкусный и полностью удовлетворяющий голод.
Ханна застонала.
– Забирай его себе на здоровье! Я никогда больше не смогу даже смотреть на «Марс»!
– Скорее уж «Милки вэй», – сказала Элли. – Маленький, дешевый и не приносящий никакого удовлетворения.
– Хочешь пари? – спросил я, впившись в нее плотоядным взглядом.