– А было бы занятно, – заметил я.
– Чарли совершенно непредсказуем, не так ли? – сказала Элли.
Ханна скорчила рожу.
– Как я вижу, вы двое прекрасно ладите – впрочем, как всегда.
Я взглянул Элли прямо в глаза и подождал, не выболтает ли она мое признание в любви, вволю покуражившись надо мной.
– Просто Чарли – это Чарли, – изрекла она наконец, ответив пристальным взглядом на мой взгляд.
Ханна кивнула с полным пониманием, не замечая подтекста.
– В таком случае, не стесняйся – швыряй в него всю мою коллекцию бульонных чашек.
– Заманчивое предложение, – протянула Элли, – но, пожалуй, я предпочту душ, если можно.
И они исчезли вместе: Ханна пошла показать Элли, где что брать. Я-то провел здесь столько ночей, что у меня было свое собственное полотенце в углу сушильного шкафа. Ханна вскоре вернулась и тяжело опустилась на стул, на котором раньше сидела Элли.
– У тебя есть планы на сегодняшний вечер? – спросила она с надеждой.
– Мне нужно пойти на собрание компаньонов, – ответил я.
– Ну да, конечно. А ко мне на обед придет Джеймс Бонд.
Мы усмехнулись друг другу.
– Значит, записная книжка-календарь на сегодня заполнена не до конца?
– Да. Впрочем в любом случае я бы никуда не пошла: когда я приползаю вечером с работы, у меня хватает сил только на то, чтобы включить микроволновку и телевизор.
Я состроил гримасу.
– Стало быть, ты не перерабатываешься. У меня нет сил и на микроволновку. Я просто достаю из холодильника банку бобов и кусок салями. Причем это в самый удачный день.
Ханне всегда доставляла удовольствие эта игра.
– Кусок салями? Да я была бы счастлива! Я выскребаю позеленевший сыр из помойного ведра и ем его с горстью затхлого корнфлекса.
– У тебя есть помойное ведро? Да я был бы счастлив! А у меня груда гниющего мусора в углу кухни. Когда никто не видит, я выбрасываю все это в окно.
Она усмехнулась.
– У тебя есть окно? Да я была бы счастлива! В подводной лодке и то больше воздуха и света, чем в этой квартире.
Я выразительно обвел взглядом просторную светлую кухню. Мне было доподлинно известно, что эта квартира в шикарном доме стоит почти столько же, сколько подводная лодка.
– Ты снимаешь эту квартиру? Да я был бы счастлив! А я одолжил у друга палатку, но у него только колышки, а брезента нет. Но я не в претензии: все-таки дом.
– У тебя есть друг? Да я была счастлива! – Ханна замолкла и печально взглянула на меня. – Вот теперь не в бровь, а в глаз.
Я взял ее за руку, пытаясь утешить.
– А как же вчера вечером? Ведь ты всегда встречаешься по пятницам с поклонниками.
– Да, и все они – блестящие юристы из Сити, у которых тоже нет никакой жизни. И мы весь вечер беседуем исключительно о работе. Это сводит меня с ума! И мне ни разу не удалось встретить ХЕМа.
Даже юрист в принципе может иметь полноценную личную жизнь, хотя это очень сложно: ведь ты – раб своего графика рабочего времени.
Вот почему юристы из Сити часто кончают тем, что заключают браки между собой: каждый понимает проблемы другого и ни один не возвращается домой раньше другого, поэтому никто не ощущает себя одиноким.
Ханна всегда тяжело переживала, что круг друзей с годами сужается. Однажды она мне объяснила:
– Понимаешь, у евреев о человеке обычно судят по количеству его друзей.
Она часто сетовала, что многие ее подруги либо уехали, либо вышли замуж, причем последние и не думают ни о какой карьере – им больше нравится вести бесконечные дискуссии о том, какие памперсы лучше поглощают влагу. Ханна их совершенно не интересовала. Правда, иногда они делали попытки познакомить ее с какими скучными бухгалтерами из северо-западного Лондона и ввести в свой мир. Но эти попытки заканчивались тем, что Ханна и ее подруги еще больше отдалялись друг от друга. Те ХЕМы ее возраста, которые еще не были женаты, обычно бывали не у дел по весьма основательной причине. Однако ее мать храбро отказывалась признать поражение. «Даже если у тебя плохонький автомобиль, все равно ты доберешься на нем дальше, чем совсем без автомобиля», – такими словами она пыталась уговорить дочь, когда они виделись в последний раз.
Но Ханне повезло: большинство моих друзей детства все еще находятся дома, в Уикоме, университетские друзья так заняты, что мы редко видимся, а я слишком загружен, чтобы заводить новых друзей. Поэтому мы с ней всегда можем сходить куда-нибудь вечером вместе, когда никого нет на примете.
– У меня отменилось на сегодня свидание, так что, пожалуй, я свободен, – солгал я и сам удивился, ради чего стараюсь. Ханна знала, что я лгу, и знала, что я знаю, что она знает. Иногда я теряюсь в догадках, отчего это некоторые женщины проводят со мной всего одну ночь.
Мы решили пойти в кино и обсуждали, на какой бы фильм сходить, когда вернулась Элли. На ней был белый пушистый купальный халат, и она энергично вытирала волосы белым полотенцем. Я сразу же возбудился, но меня отрезвило воспоминание о том, как на прошлой неделе Элли так непринужденно болтала с начальником нашего отдела, словно они были старыми друзьями или, что того хуже, будущими компаньонами.
– Я сейчас выскочу за газетой с расписанием киносеансов, – сказала Ханна, направляясь к дверям. Поскольку я не мог сказать, что не хочу оставаться наедине с Элли, то предложил сходить вместо нее. – Нет, все в порядке, Чарли, – ответила Ханна. – Мне нужно подышать свежим воздухом. – И она вышла со словами: – Я быстро.
Дверь захлопнулась, и мы с Элли продолжили свою игру в «гляделки».
– Знаешь, я действительно не имел в виду ничего такого, – сказал я.
– Чарли, Чарли, Чарли! – Ее насмешливый тон бесил меня. – С любовью бесполезно бороться.
Я вдруг почувствовал, что устал.
– У меня уходят все силы на борьбу с тобой. Элли встала и, подражая боксерам, начала размахивать кулаками.
– Ну же, чемпион! – подзадоривала она меня. – Давай-ка посмотрим, на что ты способен. – Она прыгала с ноги на ногу, халат распахнулся, приоткрыв стройную ножку.
– Ты же знаешь, Элли, что, как всегда, тебе со мной не справиться.
Элли начала кудахтать.
– Чарли-цыпленок, большой пушистый цыпленок. – Когда мы были детьми, она всегда меня так дразнила.
Я внимательно изучал обертку на пачке маргарина, делая вид, что не замечаю Элли, но она вдруг сделала прыжок и, хлопнув меня по плечу, отступила, и оказалась по другую сторону стола.
– О, посмотрите, да это же Элинор Али! – воскликнул я. – Плавает, как корова, и кусается, как сука.
Она снова закудахтала, хлопая руками, как крыльями.