Танец семи покрывал - читать онлайн книгу. Автор: Вера Ветковская cтр.№ 59

— А я оказался чересчур подл, — монотонно продолжил Чон, — мне надо было бежать от тебя как от чумы, а я…

— Ты пытался бежать, — убежденно сказала Зара, — ты тогда уехал в Москву. Ты хотел убежать от меня. О, в этом можешь себя не винить! Сначала убежал от меня в этот город, а потом, после того как я разыскала тебя, попытался убежать от меня к Стасе… Но она оказалась слабым убежищем…

— И ты его разрушила. Дохнула, как серый волк на домик Наф-Нафа, — и разрушила.

— Да-а? Так ты, выходит, только жертва?

— Уж какая я жертва. Самый палач и есть. Невольный, но палач. Мы убили ее. Я ее убил. Теперь она лежит в земле, но я еще глубже… И оттуда ты меня не вытащишь.

— Вытащу, — яростно промолвила Зара. — Я тебя отовсюду достану. Ты еще оживешь, Павел. Иначе быть не может. Мы оба начнем новую жизнь. Ты только со мною можешь спастись.

— Спастись, — рассмеялся Чон. — Ты не знаешь, о чем говоришь. Мы вдвоем убили ее. Мы вдвоем убили и его. — Чон кивнул в сторону неподвижной фигуры Стефана.

— Меня? Нет, — отозвался Стефан. На него давно, еще с первых произнесенных этой парой фраз напала дрожь, которую он пытался унять, сунув руки под мышки и съежившись всем телом. Чувства его не поспевали за тем, что воспринимал слух, ум как будто катился вниз по бесконечной лестнице, а чувства застревали на ступеньках. Мутная пелена, которая так долго застилала ему взгляд, разорвалась перед его глазами, но свет катастрофы был настолько пронзителен и ярок, что он уже давно не видел лиц Чона и Зары. Взгляд его пытался измерить ту пропасть, в которой должны исчезнуть все его прежние чувства, вся его жизнь. «Огненная купель». Эти слова пронеслись в его мозгу, но еще не могли достигнуть сердца, которое, казалось Стефану, стучало так сильно, что могло разбудить мертвого. Уже давно ему должно было быть очень больно, но боль была слишком сильна для того, чтобы он мог воспринимать ее своими прежними чувствами. Страшно колотящееся сердце, казалось, вытеснилось из груди Стефана, в нем было пусто, холодно, как в Стасиной могиле.

— Что мне за дело до него, — мельком взглянув на Стефана, отчетливо выговорила Зара. — Моя любовь к тебе одержала верх над моим терпением. Мы все тут побежденные. Разбитые наголову. Пусть Стеф это знает.

— Да, брат, — как эхо отозвался Чон, — мы все разбиты, кровь течет из сердца. Я слаб, как ребенок, одна Стася сильна, как смерть. Твоя сестра одним мизинцем положила меня на лопатки. Она придумала умереть, чтобы убить меня. Она достигла своей цели. Теперь мы с ней, — Павел протянул руку и положил ее на голову Зары, — неразлучны. Ты, Зара, не сумеешь победить мертвую, как победила живую.

— Ну, это мы еще посмотрим, — сквозь зубы сказала Зара.

— Не сможешь. Тебе уже не согреть эту груду костей, которая сидит перед тобою.

— Вы мне мешаете, — сказал Стефан. — Это моя комната. Пожалуйста, идите к себе.

— Он хочет остаться один. — Чон, поддерживаемый Зарой, поднялся на ноги. — У Стефа, по крайней мере, остались хоть какие-то желания. А у меня их нет. Делай со мной, Зара, что хочешь. Пойдем.

— Пойдем, Павел. — Зара, обняв Чона, повела его вниз.

Стефан закрыл за ними дверь.

Стояла та дивная пора года, когда в саду, облитом лунным светом, не слышно ветерка, все неподвижно, каждый отдельный листик на дереве замер, завороженный лунным светом, и между тем сад пребывал в скрытом движении медленного, величественного роста весны. Из прогретой солнцем земли вытягивалась трава. Рост ее был неслышен, как музыка, звучащая где-то вдали, на другом берегу жизни, но она приближалась, как пожар, охватывая пространство от неба до земли, насыщая воздух забытыми ароматами. Черные тени деревьев казались глубокими, как реки, свившиеся в океан тьмы, на поверхности которых видна лишь лунная рябь листвы. Две расцветшие сливы по углам сада, как две лампады, освещали эту тьму колеблющимся призрачным светом. Их цветы уже начали ронять лепестки, которыми была устлана молодая трава.

Стефан стоял у перил веранды, все так же дрожа всем телом, и смотрел в темноту, которая плыла на него из сада. Чувства его наконец достигли того края пути, где каждое движение бессмысленно. Он был еще от кончиков волос до ступней ног человеком, с этим невозможно было поспорить. Рука, которую он подставил под лунный свет, была реальна, как реален был сад, тьма вперемешку со светом, расстилавшиеся под ним. Но тепла в нем не было. Воздуху вокруг него передавался его ужас, в воздухе роилось что-то страшное, безнадежное, гибельное. Стефан чувствовал, что одним движением руки может уничтожить этот разрастающийся в пространстве ужас, но никак не мог собрать свои мысли воедино, чтобы вспомнить, каким именно движением… В каком направлении он должен действовать?

Внизу на веранде открылась дверь. Он услышал голоса, доносящиеся из залы.

— Я боюсь, — сказала Зара. — У него наверху ружье. Он убьет нас обоих.

Послышался сухой смешок Чона.

— Скажешь тоже — убьет. Нет, нам с тобой теперь так легко не отделаться от жизни. Нам предстоит долгая смерть, мучительная. Ложись спать, Зара.

— Я боюсь, — повторила Зара. — Я запру двери.

— Да, — проговорил Чон. — Запри хорошенько. Нам бы только ночь простоять да день продержаться.

Ружье! Это было первое живое слово, прозвучавшее в этой ночи, которое разверзло слух Стефана. Вот о каком движении он думал! Вот это движение, вот это спасение, последнее оставшееся в нем тепло он истратит на него. Пуля согреет сердце. Один глоток огня — и он свободен от этих двух голосов, сжегших его внутренности, от этой роковой неподвижности ночи. Пуля приведет в движение его чувства, как рука хозяина приводит в движение маятник часов. А то время что-то застыло на какой-то мертвой точке, и его не сдвинуть обычными усилиями. Смерть горяча, она восстановит ток кровообращения, приведет в порядок мысли… Едва слуха Стефана коснулось слово «ружье», как он обрел способность хоть как-то мыслить. Он осмысливал предстоящее ему движение: привязать веревку к курку и большому пальцу ноги… нет, сперва проверить, заряжено ли ружье… Дуло в рот… Только зубы стучат, выбивают дробь.

Ружье было на месте. Последний раз его брал в руки Чон — когда целился в Зару. Теперь ясно, почему он хотел ее убить. Если б убил, что тогда бы сделалось со Стефаном? Он сошел бы с ума от горя, но это было бы живое и горячее горе… Стоп! Почему живое и горячее? Только потому, что тогда он еще ничего не знал о ней. Незнание как условие жизни. Теплота неведения, в ней все мы барахтаемся. В этой мелкой воде. И живем на мелководье сознания. Стучим по нему руками, пытаясь плыть. На самом деле никто из живущих не хочет знать глубин. Неведение обволакивает, как материнская ласка. Сигнальные огни подлинной реальности сквозят где-то за ее пределами. Не теряя из вида мысли о предстоящих ему движениях, Стефан пошел на кухню, достал ружье, проверил наличие патронов в обоих стволах и вернулся на веранду. Не много времени прошло с тех пор, как он ходил за ружьем, но в саду что-то изменилось… Тьма пришла в движение, зашуршала, треснула какая-то ветка. Стефан, машинально ведомый слухом, подошел к перилам и, сжимая в руке ружье, глянул вниз.