— Нет, я не просил у Родиона твой адрес! — в ответ на ее вопрос сказал Чон.
— Как же ты нашел меня? — недоумевала Стася.
— Ты сама сказала, что, когда облетают листья, из окошка твоей мастерской виднеется затылок бюста вождя в исполнении Вучетича. Я и сориентировался по затылку…
Стася беспомощно оглянулась на Марианну, всегда выполнявшую роль добросовестного стража, но нянька, растаявшая при виде работающего мужчины, наконец-то починившего что-то в их доме, где никто ничего не ремонтировал и все держалось на честном слове, умиленно поглядывала на Чона.
Даже Терра, услышав, что брат и сестра спустились вниз, примчалась к своему заборчику, положила на крыльцо передние лапы, одобрительно повизгивала, также довольная Чоном.
— Пойдем в дом, — бросив взгляд в сторону Марианны, сказала Стася. — Мы тебя чаем напоим…
Она в общем-то не знала, как следует вести себя с ним.
— Пока не закончу, не пойду, — отозвался Чон. — Браток, помоги мне малость, — сказал он Стефану.
Растерявшись, неумеха Стеф взялся своими изнеженными литературным трудом руками за доску, а Стася с Марианной отправились накрывать стол к чаю.
— Какой, однако, дельный молодой человек, — одобрила Чона Марианна, — не успел появиться, как сразу — за работу. В моем-то поколении все мужчины были такими, как этот Павел. Если видели, что в хозяйстве что-то нуждается в починке, тут же засучивали рукава… Вот Родя приходил — какой, кроме подрамника, был от него толк! А твой брат! Живет и не замечает, как все разваливается. А Павел обещал завтра новую щеколду на калитке поставить. Сразу увидел, что эта заедает… Как ты думаешь, удобно будет попросить его посмотреть кран в ванной?
Накрыв на стол, Стася снова вышла во двор. Нянька — за ней.
Чон спросил, есть ли краска.
— Чего-чего, а этого добра полно, — скосив глаза на Стасю, отозвалась Марианна.
Чон со Стефаном покрасили крыльцо.
— Ловко у тебя все получается, — похвалила Стася Чона.
— Чего там, — отмахнулся от похвалы Чон. — Я даже твой сарафан могу заштопать…
Стася засмеялась:
— Это рабочая одежда, мне в ней удобно…
— Тебе она к лицу, — одобрил Чон. — Ну что, Стефан, мы здорово все сделали, правда?.. У твоего брата рабочие руки, мы с ним за неделю приведем дом в порядок!
Марианна просияла, Стефан сконфуженно ухмыльнулся.
Стася повела гостя показывать дом.
Чон на каждом шагу восклицал:
— Это просто чудо какое-то! Смотри, какая паутина, такая бывает только в старых домах! Особенный, добросовестно сделанный узор, похожий на снасти… И эта лампа — под ней хорошо Диккенса читать! О боже, что за кровать! На таких королевы рожали наследников престола!.. А что делает Сальвадор Дали рядом с Достоевским?.. Пианино — из новейшей истории. — Чон, даже не присев на вертящийся табурет, заиграл начало сонаты-фантазии Моцарта. На звуки фортепиано прибежала Марианна, хотела что-то возразить, но Стася удержала ее. Чон бросил играть. — О, это Смирнов-Русецкий, судя по мазку, последние его сосны, правда? Какое кресло! В нем поневоле захочется вести паразитический образ жизни перед горящим камином! Давайте затопим камин! О! — Чон встал в дверях веранды и умолк. Стася с интересом смотрела на него, гадая, что это там его поразило, в саду. И окна, и веранда смотрели прямо на закат… — Стася, неужели твой дед правда был генералом, а не поэтом? Это жилище с окнами на закат, с верандой, откуда можно наблюдать, как садится солнце, просто создано для великого художника… Им бы не погнушались Веласкес или Ван-Гог, если бы они были русскими! А с другой стороны, здесь все настраивает не столько на творчество, сколько на чистейшее созерцание… Как же ты работаешь в таком доме?
— Мы со Стефаном работаем обычно на втором этаже, там все немного… легче, — объяснила Стася. — Брат пишет фантастику, я рисую… И там все не так основательно, как здесь, второй этаж надстроили не так давно, после войны…
Поднявшись на второй этаж, Чон исследовал обе комнаты и удовлетворенно кивнул.
— Да, тут хрупкие стены… и какая-то прозрачность в атмосфере, что-то детское… Тут можно работать. — Он подошел к Стефановой машинке и прочитал полстраницы напечатанного текста. — Да, понятно, твой брат работает очень и очень поэтично… — Стефан, довольный, разулыбался. — Наверное, вы со Стасей работаете в одной манере, только она в живописи, а ты, браток, в прозе. Стася, почему твои полотна не висят на стенах?
— Я этого терпеть не могу!
— Покажи, где они у тебя.
— За этой занавеской, — выдал сестру Стефан.
Тут Чон, взяв в руки первую попавшуюся картину — это был «Полет Мальвины над городом», умолк.
На картине были изображены мальвы с жалобно раскрытыми зевами, точно им нечем дышать. В этих цветах было что-то кукольное, трогательное, они летели посредине неба, как перистые облака, а внизу виднелась лепешка города с тщательно прорисованными серо-фиолетовыми красками улицей, фабрикой, городской площадью с памятником. Если долго смотреть на картину, создавалось впечатление, что мальвы, как воздушные шары, пытаются оторваться от насажденного человеческой рукой камня, от испуганно сбитых в кучку домов и крутящейся, как избушка на курьих ножках, фабрики… Чон вынес картину на веранду, прислонил ее к стене, присел перед нею на корточки… Стефан с торжеством скосил глаза на Стасю.
Но Стасе в эти минуты почему-то было тревожно, зябко, будто мимо нее пролетела больная птица.
Лицо Чона выражало волнение. Он то и дело трогал пальцем застывшие мазки, вставал, отходил, снова приближался к мальвам, молчал, погруженный в какую-то мысль, качал головой и как будто совсем забыл о присутствующих.
— Еще одну принести? — гордясь сестрой, спросил Стефан.
— Нет, этой вполне достаточно на сегодня, — глухо отозвался Чон. Он все не отрывал взгляда от мальв. Наконец, тряхнув головой, точно заставляя себя проснуться, спросил Стасю: — Слушай, если тебе понадобятся очень большие деньги, я приведу к тебе покупателя…
— Нет, нам хватает, — сдержанно отозвалась Стася. — Если тебе нравится картина, я могу просто ее подарить.
— Подарить? — Чон в изумлении воззрился на нее. — Чтобы принять ее в подарок, Стася, я должен сначала отремонтировать весь дом, построить сауну и вырыть в саду бассейн… ну, не знаю, что еще… Снести с лица земли мастерскую Вучетича, чтобы ничей затылок не застил тебе горизонт…
— Что, хорошо? — не выдержал Стефан.
— Поразительно! — выдохнул Чон.
Эта осень — счастливейшая в Стасиной жизни — пронеслась, как золотой мяч солнца, пущенный в небо могучей рукой, и вместе с тем Стасе запомнился каждый ее неповторимый день в отдельности, как прежде она запоминала меняющийся на глазах цвет кленовой листвы или тягучую живопись предзакатных облаков.