Похождения проклятых - читать онлайн книгу. Автор: Александр Трапезников cтр.№ 64

— Можно на моем мерсе, — предложил Яков. Он озабоченно приподнял Машин подбородок и стал изучать глазное яблоко. — Я сам врач, по первой профессии, — добавил он, манипулируя руками.

— А по второй? — спросил я.

— По второй — я спецагент Моссада и ЦРУ. Да ты и сам знаешь.

Маша брыкнула головой и прекратила врачебный осмотр.

— Да все вроде в порядке, — сказал Яков. — Жить будете долго и счастливо. Оба. Потому что родились заново. Примета такая. Так что это с вас причитается, а не с меня. Я вас, можно сказать, вновь породил и даже соединил.

— Ну, спасибо тебе, благодетель! — кисло усмехнулся я.

— А где Алексей? — он начал озираться. — Вы же неразлучная троица? Как Отец, Сын и Дух Святой.

— Плохо ты еще влез в православие, коли кощунствуешь, — заметила Маша. — Да еще у монастырских стен.

Яков засмеялся. Он поднял вверх обе руки:

— Виноват, исправлюсь.

Мы еще поговорили некоторое время, а потом разошлись. Все равно встретимся, никуда не деться. Яков присоединился к группке иностранных туристов, Маша пошла направо, а я — налево. В этот будний день народа в Новом Иерусалиме было не так уж и много. Ходили богомольцы, встречались монахи и священнослужители, попадались просто праздношатающиеся. Кто в одиночестве, кто семейными парами, с детьми, некоторые кучками, а один раз мимо меня прошла даже целая толпа, человек в тридцать. Должно быть, выездное мероприятие неофитов какой-нибудь префектуры Северного округа. Хорошо, конечно, когда люди этакой стаей идут в храм или обитель, тянутся ко Христу, но посещение подобных духовных мест все же требует некоего уединения, душевного затвора, чтобы мыслям твоим ничто мирское не мешало, не отвлекало. Все помыслы должны быть устремлены единственно к Богу, к вечности, к Его непреложной Истине. Впрочем, я ведь и сам тут не столько молился и скорбел душой, сколько торопливо сновал туда-сюда в поисках Агафьи Максимовны.

Осень в Новом Иерусалиме наступила раньше, чем в Москве. Желтые листья уже лежали на дорожках, а бордовые трепетали на ветках деревьев. Но теплота стояла необыкновенная. Даже ветерок был нежным и ласковым. И повсюду разливался покой, тишина и умиротворение…

…Блаженная Параскева Саровская еще не начала говорить, а государыня уже была бледна и почти близка к обмороку. Император же сохранял рассеянное спокойствие, смущенно оглядываясь: где бы присесть? Более всего тревожился за Алекс, поддерживая ее под руку. В келье была всего одна кровать и никаких стульев. Лицо у блаженной казалось чересчур хмурым, сумрачным, ничуть не просветленным, а напротив, будто грубо вырезанным из куска темного дерева, чуть склоненным набок.

— На пол, на пол садитесь! — сказала она. И добавила: — На дно, на дно самое.

Великие князья, три митрополита, игуменья и другие — все ожидали возле домика, у входа. Они не слышали того, о чем в течение двух часов говорила государю и государыне Параскева Ивановна. До этого матушка игуменья уже вручила Николаю Александровичу запечатанное мягким хлебом письмо от преподобного Серафима Саровского, на чье всероссийское прославление 20 июля 1903 года вся царская семья и приехала — к открытию его святых мощей. Царь успел прочесть. Он знал, что ждет его, династию, Россию, церковь. Два года назад о том же было записано и в рукописи монаха Авеля, которую вскрыли в Гатчинском дворце. Но вот и третье свидетельство, третье Откровение, уже живой провидицы, уже близкое — на расстоянии вытянутой руки. Нельзя было только подвергать Алекс такому испытанию… — подумал он, глядя на плачущую супругу. А ведь еще даже не рожден наследник…

Ему вдруг вспомнилось, как всего шесть с половиной месяцев назад, на Иордане у Зимнего дворца при салюте из пушек от Петропавловской крепости одно из орудий случайно оказалось заряжено картечью. Залп пришелся по окнам и по беседке, где находилось все духовенство и свита. Картечь просвистела совсем рядом, но — не чудо ли? — никого не задела. Только как топором срубило древко церковной хоругви над его головой. Хоругвь не упала, ее успел крепкой рукой подхватить протодиакон Новоторжский, и тотчас же могучим голосом запел: Спаси-и, Господи, люди Твоя-а… Пока все приходили в себя, он спросил ровным голосом:

— Кто командовал батареей?

Бросились выяснять. Офицер 11‑го гренадерского Фанагорийского генералиссимуса князя Суворова полка Дмитрий Карцев сам был напуган до смерти. Жалко было смотреть, он решил не наказывать его: да ведь и не пострадал никто! Кроме городового Романова, получившего самое легкое ранение в руку. Вот ведь как: Романова заряд задел, но не того, не вышли еще времена и сроки — далеко еще до 1918‑го года. А до тех пор бояться нечего. А уж там — тот крест, та жертва, которую возложит на него Господь… лишь бы спасти Россию.

Николай Александрович очнулся от тихого вскрика блаженной Параскевы, которая смотрела куда-то позади них и причитала:

— Царевен штыками! Царевен штыками, жиды проклятые!

И тотчас же вдруг другая картина совершенно ясно привиделась императору, словно пелена спала — или как в синематографе замелькало: не келья перед ним, а подвал с сырыми стенами, не Паша Саровская руку тянет, а какой-то черный и вертлявый, прячет пистолет за спину… И сразу же — грохот выстрелов, дым, крики, кровь, кровь всюду, на убийцах, на детях, но более всего — на высоком ужасном старике с длинной бородой и в круглой черной шляпе…

Николай Александрович смахнул прочь видение, перекрестившись. Услышал голос супруги:

— Я вам не верю, этого не может быть!

Чего больше было в этих словах: материнской муки, женской слабости, отчаяния, надежды, упования на Господа, на народ российский, на него, Николая? Бедная, бедная Алекс… Господи Боже, все в руцех Твоих, как выдержать это?!

Параскева Ивановна достала откуда-то с кровати кусок красной материи, протянула ей:

— Это вот твоему сынишке на штанишки, а когда он через год родится, тогда и поверишь тому, о чем говорила…

1

Хорошо Алексею, он-то тут бывал раньше, и, судя по всему, довольно часто, я же всего пару раз, да и то в далекой студенческой молодости, когда самостоятельно изучал историю православия в России. В университете такого курса не было. Давили истматом. Поэтому я совсем заблудился, запутался и вышел чуть ли не к берегам Красного моря, а то и к Египетским пирамидам. По крайней мере, передо мной лежали кирпичные кладки, истощенное русло реки с желто-красной глиной и горы строительного мусора. А за всем этим лежала песчаная местность с редкой растительностью. Все это, при развитом воображении, можно было бы принять за ту злосчастную пустыню, по которой пророк Моисей сорок лет водил изгнанных фараоном евреев. Вот тебе и почти морское дно, с разъявшимися водами, вот и горящий на солнце куст дикого шиповника. А вот и бетонная плита со скрижалями, оставленными неведомым мастером едкого народного слова.