Похождения проклятых - читать онлайн книгу. Автор: Александр Трапезников cтр.№ 51

— Значит, вы держите его на поводке.

— Примерно так. Но поводок этот очень длинный. И нужно, чтобы с ним рядом находился еще кто-то.

— И я подхожу для этой цели лучше всего? Как вторая, служебная собака.

— Умница, — похвалил меня Олег Олегович, словно бросил косточку.

— Но зачем он вам вообще нужен?

— Он занят поисками, которые могут увенчаться успехом. Потому что Алексей Данилович — индиго. Тайновидец, если по-церковному. Ну, вы понимаете, о чем я.

— И вы тогда прилетите на жареное, — сказал я, ожидая нового удара. Но его не последовало. Наверное, потому, что Олег Олегович не подал знак. Он лишь опять улыбнулся. Зубы у него были ровные, белые. Наверное, хорошие дантисты в ЦКБ.

— Повторяю: мы работаем на государство, — ответил он. — А значит, на Россию.

Вот только на какую? — подумал я. — Вашу? Она совсем иная. Я почему-то не верил ни единому слову Олега Олеговича. А если он и прав, то все равно отвратителен. С этой своей белозубой улыбочкой и маленькими очечками. Должно быть, сам преуспел в заплечном мастерстве, прежде чем достиг высоких погон. Я решил запустить пробный шар и произнес:

— А девушка-то от вас ускользнула…

И попал в лузу.

— Не беда, — махнул он рукой. — Поймаем в другой раз.

— А если я не соглашусь?

— Тогда, — и Олег Олегович вновь очаровательно улыбнулся. — Тогда я тебя живым в землю зарою, говнюк этакий. Ход мыслей ясен?

— Ясен, — сказал я.

— Вот тебе мой телефон, — он протянул карточку. — Будешь звонить по каждому поводу и даже без повода. Но чтобы я был в курсе всего, что происходит. И не надейся выйти из игры. Скрыться. Я тебя и в могиле достану. Оживлю, по методу господина Грабовского, порежу на кусочки и снова похороню.

— Вы, часом, не из янычар?

— Из тамбовских мы, — весело отозвался Олег Олегович. — Так что, Александр Анатольевич, выбора у вас нет. Или — или.

— Тогда, конечно, или.

— В смысле?

— В смысле, я ваш, Дуся, как говорила одна моя старая подруга.

— Не Маша Треплева? — с намеком спросил он. Чтобы показать, что и она находится у них на крючке.

— Другая, — ответил я.

— Не забудьте полить герань, — улыбнулся он. — Это ведь единственное, что у вас осталось, не так ли?

Я промолчал, поскольку ответить мне было нечего. Да и незачем. Я уже понял, куда он клонит.

— Или Маша также представляет для вас какую-то ценность? — продолжил Олег Олегович.

— Я ее терпеть не могу, — отозвался я.

— Не смешите. У вас же все на лице написано.

— А вы умеете читать не только шифровки от тухлой агентуры?

— Нас хорошо обучают, в том числе и психомоторике. Хотите получить вашу Машу обратно? Тогда сделаете все, что я вам прикажу.

Это был сильный ход. В самое яблочко. Гораздо сильнее, чем удар по печени.

— А если не хотите — то и Машу больше никогда не увидите. Я обещаю. Надеюсь, вы мне верите?

— Верю, — пришлось согласиться мне. Я чувствовал, что этот человек способен на все, ясно без всякой психомоторики. Ему, должно быть, поиграть с судьбой человека — все равно что с тараканом. Надоест — прихлопнет. Ай да Олег Олегович! Ай да сукин сын!

— Ну и ладненько, — сказал он и поднялся со своего кресла. — Пошли, ребята.

Проходя мимо, он похлопал меня по плечу. Нежно-напутственно. Потом в коридоре хлопнула дверь. И я остался один в квартире. Но так и не встал со стула, а продолжал тупо смотреть в окно. Там отчего-то начали сгущаться сумерки, хотя время было еще далеко не позднее. Не вечер.

— Нет, не вечер, — произнес я вслух. — Еще далеко до темноты.

И словно в ответ на мои слова в комнату сквозь тучи пробилась полоска света. Как тайный животворящий луч, знак или символ, который я был обязан понять.

…В особом зальце Гатчинского дворца был разлит красноватый свет. Восковой паркет Гварнеги блестел изящными линиями, на расшитых золотыми и серебряными нитями гобеленах с библейскими мотивами отгорал закат. Все вокруг излучало тишину, покой и торжественность. Пристальный взор императора Павла Петровича встретился с кроткими и какими-то измученными глазами стоявшего перед ним инока Авеля. За спиной того высилась гренадерская фигура обер-офицера Ивана Новоторжского, затянутая в темно-зеленый мундир с красными обшлагами, в сапогах с раструбами и с белоснежными штибель-манжетами, на поясе — железная спичка — шпага. Сам император с муаровой лентой через плечо, на которой горит Мальтийский орден, а сверху — далматик из пунцового бархата, в жемчугах и позументах. И трость вместо шпаги.

— Иди, братец! — сказал преданному преображенцу новый властитель России. — Да смотри там, чтобы никто не смел сюда… Пока не закончу.

Ему хотелось казаться как можно более строгим и суровым, но в глазах монаха, привезенного прямо из темницы, отражались, как в зеркале, такие любовь и мир, что император сам растерялся. Ему вдруг сразу полюбился этот смиренный и загадочный провидец, о котором накануне напомнил Куракин сразу же после похорон матушки. И ведь узрел смерть ее день в день! — подумал Павел, продолжая разглядывать худо одетого человека с бледным болезненным лицом. Теперь, когда обер-офицер, позвякивая шпорами, удалился, они остались одни. Нет, не совсем одни. В нише, за портьерой, к прорези прильнул князь Куракин и тоже пристально изучал странного монаха-инока. Потом они должны обменяться впечатлениями от увиденного и услышанного. И вместе решат судьбу острожника: дать ли волю или упрятать еще поглубже.

Надо было с чего-то начинать, а император все медлил. Не решался приступить к Таинственному.

— Эх, батюшка-царь! — упредил его монах, покачивая головой. — Почто себе печаль предречь меня понуждаешь? Коротко будет царствование твое, и вижу я, грешный, лютый конец твой. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей удушен будешь злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. В Страстную субботу погребут тебя… Они же, злодеи сии, стремясь оправдать свой великий грех цареубийства, возгласят тебя безумным, будут поносить добрую память твою… Но народ русский правдивой душой своей поймет и оценит тебя и к гробнице твоей понесет скорби свои, прося твоего заступничества и умягчения сердец неправедных и жестоких. Число лет твоих подобно счету букв изречения на фронтоне твоего замка, в коем воистину обетование и о Царственном доме твоем: Дому сему подобает твердыня Господня в долготу дней…

Авель начинал говорить тихо, а закончил голосом все нарастающим и пронзительным, будто метал не слова — стрелы. Кровь бросилась в голову императора, лицо стало малинового цвета, как муаровая лента под далматиком. Краем глаза заметил шевеление портьеры. Только бы Куракин не вышел, не натворил сгоряча беды. Странно, но, услышав это, он почувствовал, испытал неожиданное облегчение, будто гора с плеч рухнула. И сразу нашлись слова, ускользавшие до сих пор.