Оружие уравняет всех - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Нестеров cтр.№ 5

Нет, фрагментов, чтобы завершить картину, у него не хватило; не хватило «элементарных частиц». Его лицо снова стало добрым; его глаза, ставшие на короткие мгновения проницательными, опять по-хорошему заблестели. В этом блеске можно было различить даже тень сомнения. О, эти тени, едва ли не насмешливо пронеслось в голове Мамбо, без них никуда.

А вот и ее очередь. И снова она бросает взгляд на пограничника – очень короткий, чтобы и он смог почувствовать смущение и капельку игры. Легкий флирт за гранью риска. Но он будет оправдан. Он придаст уверенности.

Уверенная в себе, одержавшая победу Мамбо уводила за собой взгляд пограничника. Она обезоружила и Вадима, и его напарника, озадаченного странным поведением партнера. В его действиях просквозила растерянность, когда он сличал фотографии – по документам, матери и дочери. А Мамбо в это время размышляла над словами султана: «Для белых все черные, желтые и красные на одно лицо». Она только отчасти с ним соглашалась. Потому что для черных все белые одинаковые. А это далеко, далеко не так.

Самолет взмыл в небо. Мамбо первым делом попросила стюардессу принести ей виски или коньяк – на ее выбор. Потягивая обжигающий напиток с чуть приметным привкусом шоколада и миндаля, она выгоняла из мыслей и души все, что оставил там наркотик. Теперь ей незачем было «приближать» ощущения и что-то реальное: звуки и запахи дождя, завораживающее пение птиц и мягкий шелест их крыльев. Она неслась навстречу этим ощущениям. И даже подумывала о том, чтобы возразить султану: какие к черту «ориентировки на преуспевающих белых мужиков; какие к черту бутики и дом-крепость». Считай, она сбежала из тридевятого царства и соблазнов, которые окружали ее.

Просто она возвращалась домой. Этим и объяснялись ее противоречивые – когда смелые, а когда робкие – мысли.

Тель-Авив

Юлий Вергельд не считал, что его взяли за жабры. Но в таких случаях, как этот, ему трудно было дышать.

Он был гостем в этом кабинете, который окрестил «музеем одной восковой фигуры». Позади него открывался вид на пыльную в это время года улицу. Живая картинка за стеклом была расчленена пластинами жалюзи и походила на телевизионную, рассеченную помехами, и на этом фоне гость выглядел более чем живым. Его собеседник, устроившийся в кресле напротив, был полной противоположностью Вергельда; именно он выглядел восковой фигурой. Причина его безжизненного лица крылась за длинными шрамами на пояснице. Ему было за шестьдесят, тогда как трансплантированная ему почка была взята от четырнадцатилетнего мальчика.

Операция происходила по строго расписанному плану. Самолет частной авиакомпании доставил Аарона Штайнера на его родину – в столицу Эстонии, откуда он иммигрировал в 1985 году. Вместе с ним на борту находились двенадцать человек медицинского персонала, четырнадцатилетний донор и восемь человек службы безопасности. Эскорт из нескольких машин, включая два реанимобиля, доставил Штайнера в таллинскую Центральную больницу. Он впервые увидел магическое действие собственных денег. Каталка, на которой его везли в операционную, была изготовлена в Германии, медицинское оборудование в операционной, куда его после соответствующих процедур привезли, было закуплено в Соединенных Штатах.

Он мог бы назвать операционную двухместной – рядом с одним операционным столом находился другой, с чернокожим мальчиком, которого уже накрыла ледяная волна наркоза, – но он гнал «слезливые» мысли прочь. Донор спит, он уже ничего не почувствует, считай, он уже на том свете, в раю, в самом лучшем его уголке. И вообще он не представлял себе, что такое настоящая боль, что такое конец. Аарон Штайнер много раз находился на краю. Впервые он подошел к краю восемь лет назад – тогда нуждался в срочной операции по трансплантации почки и даже нашел человека, который дал согласие стать его донором. Но вот комиссия, выдающая разрешения на операции по трансплантации донорских органов, отказалась дать согласие на операцию. То есть ему дали понять, что от него ждут денег. Он дал много денег. И когда он, лежа на операционном столе, вдруг услышал жуткое слово «отторжение», едва не сорвал маску, которая заботливой рукой громилы-анестезиолога накрыла его рот и нос. «Что?!» – хрипло спросил он, проваливаясь в темноту. И уже оттуда, беспомощно болтаясь в пугающей темноте, услышал ответ: отторжение донорского органа, изъятого из трупа, может произойти и через несколько лет после операции. Кто и зачем напугал его, Аарон объяснить не мог. Первый год после операции он провел в страхе, каждую минуту ожидая «обещанного» отторжения. Когда он мочился, то сканировал каждую каплю мочи, будто мог что-то определить в желтоватых, пахнущих витамином брызгах. Второй год прошел более или менее спокойно. Третий еще лучше. Наконец, накануне отторжения, которого он так боялся, он решил вернуться на работу.

Он потерял сознание по пути к месту работы, на заднем сиденье «Мерседеса», а очнулся в стерильной атмосфере клиники. Врач с каменным лицом зачитал ему приговор. Он будет нуждаться в диализе – собственно, фильтрации, которая мало чем отличается от очистки сточных вод, – три раза в неделю. Ему предстоят десятки операций, может быть, даже две-три за месяц. Аарон чуть слышно прошептал: «Как долго… это продлится?» Он знал ответ: пока не умрет. Но услышал другой: «Вам нельзя пересаживать трупную почку. Вам может подойти только почка живого донора. Хотите поговорить с одним человеком?» У Штайнера хватило сил на шутку: «Он донор?» Врач скупо улыбнулся, с трудом раздвинув закаменевшие губы. Штайнер предположил, что разговор может состояться, когда ему будет лучше. Но тут же прогнал эту глупость: лучше ему уже не будет. Он угадал, вслух предположив: «Этот человек за дверью?» И через несколько секунд он впервые увидел Юлия Вергельда, действительно пышущего здоровьем. Штайнер не мог думать ни о чем другом, кроме донорских органов, и совершенно трезво предположил, что у Вергельда пересажены все органы – почки, сердце, печень, толстая кишка, даже хрусталики сияющих бриллиантами глаз.

– Меня зовут Юлий, – представился Вергельд, присаживаясь в ногах полутрупа и едва сдерживая пренебрежительную гримасу. – Мы с вами земляки – я родился в Союзе, – перешел он на русский язык. – Мы вдвойне земляки: я родом из Таллина.

«К черту Таллин!»

– Вы врач?

Вергельд был похож на кого угодно, даже на монтажника-высотника, но только не на человека с гуманной профессией.

Он покачал рыжеватой шевелюрой и выгнул бровь, как бы спрашивая: «Разве нужно отвечать на ваш вопрос?»

И начал с того, что привел статистические данные:

– Согласно обновленной информации, на сегодняшний день в Израиле пятьсот больных стоят в очереди на операцию по пересадке почки. Вы в их числе. Уже в их числе, – внес он поправку. – Хотя еще пару дней назад в моей базе данных вашей фамилии не было.

– Вы ведете статистику?

– Мониторинг – часть моей работы. За прошлый год было сделано сто пять операций, – продолжил он, вставая и направляясь к окну. – Ровно в ста случаях больным пересадили почку умерших людей, в пяти случаях почка была получена от живых доноров.