Воды слонам! - читать онлайн книгу. Автор: Сара Груэн cтр.№ 84

Когда я поднимаюсь по лесенке в вагон номер 48, сердце у меня бешено колотится, а дыхание учащается. Мне нужно успокоиться и хотя бы ненадолго отвлечься от этих навязчивых мыслей. Так не пойдет. Нет, так не пойдет.

Я распахиваю дверь. К ногам подбегает Дамка и глядит на меня с трогательным выражением — смесью недоумения и благодарности. Она нерешительно виляет обрубком хвоста. Я наклоняюсь и треплю ее по голове.

— Марлена! — зову я, выпрямляясь.

Она выходит из-за зеленой шторы. Вид у нее озабоченный, она ломает пальцы и не смотрит мне в глаза.

— Якоб! Ох, Якоб… Я только что сделала такую глупость.

— Какую? Ты имеешь в виду лошадок? Ничего страшного. Я уже в курсе.

Она тут же поднимает на меня глаза.

— В курсе?

— Я за вами наблюдал. Нетрудно было догадаться, что происходит.

Она краснеет.

— Прости. Понимаешь, я… ну, не могла устоять. И не подумала о том, что делать с ними дальше. Ты же знаешь, как я их люблю — разве я могла смириться с тем, чтобы их забрали?

Он ничуть не лучше Дядюшки Эла.

— Ничего страшного. Я все понимаю, — отвечаю я и некоторое время молчу. — Марлена, мне тоже нужно тебе кое-что сказать.

— Тоже?

Я открываю и закрываю рот, но не произношу ни слова.

Она беспокоится:

— В чем дело? Что случилось? Что-то плохое?

— Я звонил декану в Корнелл, он согласился допустить меня до экзаменов.

Лицо ее проясняется.

— Так это же замечательно!

— А еще у нас теперь есть Рози.

— Кто у нас есть?

— Ну, так вышло — так же, как у тебя с лошадками, — спешу объясниться я. — Мне не понравился их слоновод, и я не хотел, чтобы они забрали ее себе: Бог ведает, чем бы все это закончилось. Я ее люблю, эту слониху Не отдал бы ни за какие коврижки. Ну, и притворился, что она моя. А теперь, похоже, так оно и есть.

Марлена смотрит на меня долго-долго, и наконец — к изрядному моему облегчению — кивает:

— Все правильно. Я ее тоже люблю. Ей и так изрядно досталось, а ведь она заслуживает лучшего. Но это означает, что мы влипли. — Она выглядывает в окно и задумчиво прищуривается. — Придется нам снова идти в цирк. Ничего тут не поделаешь.

— А как? Ведь никто же не берет.

— Ринглинги берут всегда. Если ты действительно того стоишь.

— Считаешь, у нас есть шансы?

— Есть. У нас готовый номер со слоном, а ты ветеринар из Корнелла. У нас просто отличные шансы. Вот только придется пожениться. Они там следят за нравственностью.

— Любимая, я собираюсь жениться на тебе тотчас же, как только на этом чертовом свидетельстве о смерти высохнут чернила.

Марлена бледнеет на глазах.

— Прости, дорогая, — говорю я. — Сорвалось. Я только хотел сказать, что мы обязательно поженимся, даже не сомневайся!

Помедлив, Марлена треплет меня по щеке, а потом берет сумочку и шляпку.

— Ты куда?

Поднявшись на цыпочки, она дарит меня поцелуем.

— Пойду позвоню. Пожелай мне удачи!

— Удачи! — эхом откликаюсь я.

Проводив ее, я усаживаюсь на вагонную платформу и смотрю ей вслед. Она шагает очень уверенно, держа осанку и всякий раз ставя ногу, в точности перед другой. Все до единого мужчины на площади провожают ее взглядами. И я тоже не отвожу глаз, пока она не скрывается за углом здания.

Вернувшись в купе, я слышу удивленные возгласы рабочих, разворачивающих шапито. Один из них отбегает назад, держась за живот, и его рвет прямо на траву. Остальные продолжают глазеть на то, что открылось их взорам. Их босс снимает шляпу и прикладывает к груди. Постепенно все остальные проделывают то же самое.

Я направляюсь к ним, вглядываясь в потемневший куль. Какой он, однако же, большой.

Подойдя поближе, я различаю что-то алое, золотое и черно-белые клетки.

Это Дядюшка Эл. Вокруг шеи у него затянута самодельная удавка.

Ближе к ночи мы с Марленой прокрадываемся в зверинец и уводим к себе в купе Бобо. Что ж, заварил кашу, так не жалей масла. что он и на человека-то не был похож.

И ведь вот чем сердце успокоилось. Сидишь тут один-одинешенек в вестибюле, ждешь родственников, а они вовсе не собираются появляться.

И как только Саймон мог забыть! Особенно сегодня. Особенно Саймон — мальчик, который провел первые семь лет жизни у Ринглингов.

Сказать по чести, мальчику-то, должно быть, уже семьдесят один. Или шестьдесят девять?

Господи, как мне это надоело. Когда придет Розмари, надо будет спросить у нее, какой нынче год, и решить этот вопрос раз и навсегда. Как она добра ко мне, эта Розмари. Не выставляет меня на посмешище даже тогда, когда я этого заслуживаю. Должен же знать человек, сколько ему лет.

Просто удивительно, сколько всего я помню как вчера. Скажем, день, когда родился Саймон. Боже, как я был счастлив! Как отлегло от сердца! А как кружилась голова, когда я подходил к ее постели, как я трепетал. И вот мой ангел, моя Марлена: она измождено мне улыбается и вся светится, а в руках у нее сверток. Лицо у малыша было до того темное и помятое, что он и на человека-то е был похож. Но когда Марлена откинула уголок одеяла, и я увидел, что мальчонка рыженький, я чуть концы не отдал от радости. Я, конечно, ни минуты не сомневался, честное слово, хотя я бы в любом случае любил его, холил и лелёял — но тем не менее. Да я чуть в осадок не выпал, когда увидел, что он рыжий!

Я в отчаянии смотрю на часы. Наверняка парад-алле уже окончен. Но это же несправедливо! Все это старичье, не понимающее, что происходит, — там, а я — здесь, в ловушке!

Или нет?

Я хмурюсь и моргаю. И с чего это я взял, что в ловушке?

Смотрю по сторонам: никого. Поворачиваюсь и изучаю вестибюль. Мимо, сжимая в руке карту и глядя себе под ноги, проносится сиделка.

Держась за край кресла, я тянусь за ходунками. По моим расчетам, до свободы что-то около восемнадцати футов (5,5 м). Конечно, потом придется одолеть еще целый квартал, но если у меня получится, держу пари, я застану последние несколько номеров. И финал: пусть он и не стоит целого представления, но явно лучше, чем ничего. По моим жилам разливается тепло, и я усмехаюсь. Может, мне и за девяносто, но кто сказал, что я беспомощен?

Когда я подхожу к стеклянным дверям, они раздвигаются. Ну, и на том спасибо: с обычной дверью я бы на ходунках не справился. Я же не очень хорошо держусь на ногах. Ну и пусть. Мне и так неплохо.

Выйдя на тротуар, я останавливаюсь: солнце бьет прямо в глаза.