— Ни фига себе! — поежился патлатый. — А гнус — это что такое?
— Это — в другом туннеле. Там вроде боковой выход на поверхность есть. Но «синие» им вообще не пользуются. Он весь мошкарой забит. Мелкая-мелкая такая, тучами вьется, на стенах и потолке сидит. Чем и как живет — непонятно. И почему гнус именно это место облюбовал — тоже никто не знает. Но человеку туда не зайти.
— Тоже сожрут?
— Ну, всего сожрать-то, может, и не сожрут. Это все-таки не летающие пираньи. Но глаза, говорят, гнус выест — и моргнуть не успеешь. А еще забивает уши, нос и глотку, так что не вдохнуть. И в самые потроха лезет, зараза.
— А если это… — Патлатый почесал затылок. — Защитный костюм надеть и противогаз?
— Не помогает, — авторитетно заявил Бульба. — Гнус окуляры залепит и фильтр забьет, так что по-любому ослепнешь и задохнешься на раз-два. И хоть гоняй эту мошкару, хоть дави ее — все равно каюк.
— И что, неужели эту пакость сами же «синие» на свою голову и развели?
— Ну… — Бульба замялся. — Вообще-то, наверняка сказать не могу. Может быть, конечно, насекомые в метро с поверхности пробрались. Но, скорее всего, это все-таки что-то у «синих» на жучиных фермах не сложилось, вот и повыводились какие-то мутанты.
Сельмашевские умолкли. Но тишина длилась недолго.
— А я тут еще одну историю недавно от диаспорских слышал. — Снова осторожно заговорил патлатый парень. — Тоже про синюю ветку.
«Ну, кто бы сомневался», — подумал Илья.
Самые нелепые и невероятные байки о метро были связаны с ней. Вероятно, потому, что эти россказни проверить труднее, чем какую-нибудь страшилку о красной станции. Сам Илья всем этим слухам не особенно верил. О нем, как выяснилось, тоже ходят та-а-акие слухи… И язык мутантов, мол, понимает, и тварей заговаривает…
— Что за история? — Бульба заинтересовался заявлением патлатого.
— Говорят, — сдавленным голосом начал тот, — будто на синей ветке есть места, где темнота человека убить может.
— Как это?
— А вот так. Идешь-идешь по туннелю, а потом свет у тебя вдруг гаснет сам собой. И не важно, с чем идешь — со свечой, с факелом или с фонариком. Один хрен — темнота как колпаком все вокруг накрывает. И густая такая — ну прямо глаз коли!
Сельмашевцы слушали, разинув рты. Видимо, байка была из новых.
— И там уж хоть фонариком щелкай, хоть зажигалкой, хоть спичку чиркай — все равно света больше не будет. А потом… потом…
Похоже, рассказчик напугал сам себя. Парень судорожно сглотнул, опасливо покосился в непроглядный туннельный мрак за краем платформы. Но все-таки продолжил:
— Потом, короче, темнота начинает уплотняться, наваливается на грудь, на лицо, как матрас. Прижимает к полу, к стене или прямо на месте обволакивает и начинает давить.
— И что? — спросил Бульба.
Патлатый передернул плечами:
— В общем, человек с места сдвинуться уже не может и, в конце концов, задыхается.
— Может, это и не темнота вовсе? — предположил бородач дядя Миша. — Может, тварь какая?
— Не-е-е, — замотал космами парень. — Тварь хоть кусочек бы да откусила. Иначе, зачем ей вообще нападать? А так трупы находят нетронутые. Только глаза выпучены и язык — наружу.
* * *
Дослушав сбивчивый рассказ патлатого, Илья решил, что с него на сегодня, пожалуй, хватит. Он уже потянулся к спальнику с твердым намерением вползти в палатку и отгородиться, наконец, от назойливых сельмашевцев. Благо те на время забыли об оказавшемся бесполезным чужаке Колдуне и затеяли беседу между собой.
Именно в этот момент снова заговорил Бульба. Причем заговорил на тему, которая Илью заинтересовала.
— А про подземелья, которые жукоеды откопали, слыхали? — понизив голос, спросил усач.
Илья насторожился. Подземелья, обнаруженные «синими», не были похожи на очередную страшилку. Казак о них рассказывал тоже.
— Подметро, что ли? Слышали, конечно, — закивал патлатый парень. — Вроде лабиринт там у них. Большой, как целый город, и куда-то на глубину уходит. Но жить в нем можно.
— Ага, только «синих» кто-то в этом самом подметро гасит почем зря, — вставил свое слово дядя Миша. — Стены там говорят, сжимаются и давят людей, а то, что остается, — втягивают в себя.
— А я другое слышал, — растерянно пробормотал патлатый. — Будто там зомби бродят.
— Брось, — отмахнулся бородатый сельмашевец. — Откуда там зомбям-то взяться? Это ж не Северное кладбище. Никого там не хоронили. Сейчас все трупы на поверхность вытаскивают…
Бородач осекся, покосившись на Илью. «Почти все» — читалось во взгляде сельмашевца. Но хорошо, у дяди Миши хватило ума не ляпнуть вслух какую-нибудь глупость об Оленьке и Сергейке, похороненных на Аэропорте. Неловкая заминка осталась незамеченной другими участниками разговора. Или они просто сделали вид, что ничего не заметили.
— Ну-у, я не знаю… — протянул патлатый. — Мало ли… Говорят, будто зомби…
— Кто бы или что бы там жукоедов ни убивало, вряд ли это страшнее, чем муранча, — снова взял слово Бульба. — Иначе вся синяя ветка уже повымирала бы на фиг. Да и нашей бы тоже досталось.
— Вообще-то да, — согласился дядя Миша. — Тут ты прав.
— И я вот чего думаю… — продолжил усач. — Сельмаш то мы удержим. Но если эти твари, — Бульба ткнул пальцем вверх, — прорвутся на какую-нибудь станцию, туннельные перегородки могут их и не остановить. А тогда…
— Что тогда? — вскинулся молодой и патлатый.
— Тогда подземелья синих — наша единственная надежда и последнее убежище.
«А ведь о чем-то подобном говорил и Казак, — подумал Илья. — А когда к разным людям приходят одинаковые мысли, может, это правильные мысли?»
— В случае чего — всем придется отступать туда, — продолжал Бульба. — Там можно замуроваться и переждать. Не навсегда же муранча в городе обосновалась. Сожрет все и уберется куда-нибудь.
«В случае чего», значит… Похоже, упаднические настроения уже овладевают станцией. А что будет через день? Через два? Через неделю?
— А как же жукоеды? — спросил патлатый.
— Что жукоеды? — уставился на него Бульба.
— Ну, вдруг они нас к себе на ветку пускать не захотят.
— Не пустят — подвинем и сами пройдем.
— Тогда — война, — вздохнул дядя Миша.
— А хоть бы и так! — Бульба обвел взглядом собеседников. — Вы бы с кем предпочли дело иметь — с жукоедами или с муранчой?
Никто не ответил. Ответ и так был очевиден.
Разговор как-то стих сам собою. Люди начали расходиться.
И, слава богу.
* * *