– То есть я отправляю Большого Пьера с конюхом домой, а сама с камеристкой поеду с вами? – быстро сообразила все выгоды предложения Жанна.
– Ну да, – подтвердил толстяк. – Если госпожа не сочтет это путешествие недостойным своего положения.
– Госпожа не сочтет! – Жанна развязала кошель, достала несколько монет и вложила в ладонь толстяку. – Я поеду с вами.
Всем сразу стало легче от такой удачной развязки проблемы.
К этому моменту подоспел ужин. Непринужденное веселье согрело сердца и развязало языки. Уплетая жаркое, актеры вспоминали представление в замке, где они были, и вся поляна тряслась от дружного хохота.
Жанна не отставала от остальных, начисто забыв, что ей в принципе не полагается веселиться в компании подобной публики, а надлежит хранить гордое молчание, обозначая разницу в положении бродяг-актеров и знатной дамы.
«Пусть тетя Аделаида его хранит! – отмахнулась она от слабых укоров совести. – А то интересно получается: веселиться с ними нельзя, а смазливых актеров по ночам принимать можно!»
– А где вы прекрасного Ливистра потеряли? – сквозь смех спросила Жанна у толстяка.
– О! Он остался в замке одной дамы, страстной театралки. Помогает ей устроить театр из сарая и актеров из вилланов. Скоро вернется муж той дамы, и Ливистр приползет в родную труппу весь в синяках и кровоподтеках. А пока я – прекрасный Ливистр! – опередив толстяка, сообщил Франсуа перемалывая крепкими зубами жесткое мясо.
– Ты?! – фыркнула Жаккетта. – Ну и Ливистр, за палкой не видно!
– А мне нашили столько пакли в костюм, что на сцене я толще его! – махнул в сторону толстяка костью фокусник.
– Только благодаря этому костюму ты и вызвал интерес у хозяйки замка! – заметил один из жонглеров. – А как только ты очутился в ее постели в костюме Адама, то был с позором выгнан возмущенной обманом дамой.
– Наглая ложь!!! – заорал Франсуа, кидая обглоданную кость в обидчика. – Она рыдала у меня на груди и говорила, что если я отвергну ее, то она уйдет в монастырь. Или переоденется в рубище и пойдет, босая, за нашей повозкой, подставляя распущенные волосы ветру, дождю и снегу, пока я не смягчусь и не соглашусь приласкать ее!
От хохота многие повалились на землю.
– Нo я отказался! Да-да, отказался! – патетически продолжал Франсуа. – Потому что столь бурные забавы опасны для моего юного организма и могут привести к его истощению. Я убедил прекрасную сеньору, что ее христианский долг любить законного супруга и заботиться о нем!
– А тот, в благодарность за вправление мозгов жене, спустил на тебя собак! – простонал толстяк, дрыгая короткими ножками и утирая бегущие слезы. – В роли Ливистра ты опасен для труппы, и я молю Господа, чтобы поскорее вернулся муж увлеченной театром дамы.
Наевшись и насмеявшись, Жанна пошла в свою карету устраиваться на ночлег. Дорога быстро приучила ее к спартанским условиям, хотя до смерти хотелось выспаться в нормальной постели.
Сменив госпоже обувь, и укрыв ее плащом, Жак-кетта удалилась. Жанна поудобнее устроилась в тесном пространстве и заснула.
Понемногу и актеры отправились на ночлег. Кто в фургон, кто под фургон, кто около фургона.
У костра остались Жаккетта и Франсуа.
– А ты мне что-то обещал – заявила Жаккетта, бросая щепочки в огонь.
– Ночь любви, я помню, пойдем! – охотно отозвался Франсуа.
– Нет, не это! – возмутилась Жаккетта.
– Разве? А-а, вспомнил… Конечно, не это! Ты должна мне ночь любви!
– Эй, молодежь! Любезничать и лежа можно! Торчите тут у костра, как два столба, рождая у честных людей укоры совести! – прорычал из-под фургона толстяк.
– Рядом с этим Голиафом невозможно устроить личную жизнь, будь ты хоть трижды Давидом! – возмутился Франсуа. – Пойдем, маленькая красавица, и продолжим наш интересный разговор в другом месте. Только тихо!
Схватив Жаккетту за руку, он вместе с ней подошел к повозке и бесцеремонно стащил с кого-то лоскутное одеяло. Нацепив его на манер плаща, фокусник повел Жаккетту за экипаж Жанны.
Выйдя на дорогу, они прошли немного по ней, а затем спустились к речке и долго блуждали там в кустарнике.
– Мы чего, всю ночь бродить будем? – забеспокоилась Жаккетта.
– Тс-с… Тихо! Со следа сбиваю! – шепотом объяснил Франсуа.
Еще немного потоптав кусты, он вывел Жаккетту к небольшому, хорошо спрятанному стожку. По-видимому, его схоронил местный житель из близлежащей деревни, не сумевший вовремя вывезти сено, но и не пожелавший бесплатно кормить им лошадей проезжающих путников.
Франсуа разгреб ямку в боку стожка, умял, кинул туда покрывало и рухнул в уютную норку.
– Ну, если мы плохо замели следы, то сейчас сюда явится целая вереница лежебок, желающих провести ночь в тепле и уюте. Я этот стог сразу заприметил. Такие вещи нюхом чую! – довольно сказал он. – А ты, малышка, почему не ложишься? Замерзнешь на ветру, а здесь тепло. Так что я тебе обещал?
– Ты обещал рассказать, как оживляешь жареную курицу! Помнишь ту пирушку у, нас в замке? – Жаккетта примостилась на краешек покрывала, соблюдая пока приличную дистанцию.
– Конечно! – уверенно ответил Франсуа, и стало ясно, что он ничегошеньки не помнит.
– Вот мы и встретились второй раз. Рассказывай! – пристукнула кулачком Жаккетта.
– А-а… Вспомнил! – захохотал Франсуа. – Кто бы мог подумать, что такое надежное условие даст осечку! Ладно, раз обещал, расскажу. Я все вспомнил: ведь, несмотря на мои страстные уговоры, вы, госпожа Маленькая Аквитанка, не согласились тогда разделить со мной, ложе любви. Так что за вами тоже должок!
– Там видно будет… – уклончиво ответила Жаккетта.
– Значит, так. Оживление жареной птицы вещь небывало сложная! Поклянись, что никому не откроешь этого секрета!
– Пресвятой Девой клянусь! – округлив глаза, серьезно сказала Жаккетта.
– Нет, просто рассказывать неинтересно, я лучше буду рассказывать и показывать! – продолжал диктовать условия Франсуа. – Согласна?
Жаккетта кивнула.
Франсуа рывком сел, притянул девушку поближе к себе и, глядя пристально ей в глаза, тихо и медленно начал говорить:
– Чтобы курочка ожила, сначала ее надо превратить в жареную. Я снимаю с птички все перышки, обнажая ее нежное тельце.
Ловкие руки фокусника начали раздевать Жаккетту. Она не сопротивлялась, лишь немного надула губы.
– Затем, когда ни одной пушинки на ней не осталось, я гипнотизирую ее и укладываю на блюдо – совсем как неживую!
Франсуа уложил Жаккетту на одеяло и принялся раздеваться сам.
В сенной пещерке было теплее, чем на свежем воздухе, но все равно Жаккетта покрылась «гусиной кожей». «Теперь я и правда похожа на ощипанную курицу!» – со смехом подумала она.